Пути-перепутья (Пряслины - 3)   ::   Абрамов Федор Александрович

Так-то мы почитаем тебя!

- Нет, нет, Петя, не буду. Какое мне сидение - полоскать иду. Я это нарочно крюк дала, думаю: мужик-то у меня где?

- Да, дело к вечеру, - игриво ухмыльнулся Петр Житов.

- Да не мели ты чего не надо, - в том же игривом духе ответила Анфиса и даже хлопнула его по спине. - Вы мне председателя-то испортите - все с вином да с вином...

- Ладно, иди куда пошла, - как можно спокойнее сказал Лукашин и, тоже невольно переходя на язык игры, добавил: - А насчет вина мы уж сами как-нибудь разберемся.

Анфиса тут так вся и просияла, с резвостью молодой девки подняла с земли короб с бельем.

- Постой, сказал Петр Житов. - Раз посидеть не хочешь, выпей на прощанье.

- Нет, нет, не буду. Какое мне питье - ребенка кормлю.

- Ясно. Пить с ворами не хочу...

- Чего, чего, Петя? С ворами? С какими ворами?

Анфиса медленно огляделась вокруг, пытливо посмотрела на мужа.

- В газетке одной недавно вычитал. Один руководящий товарищ колхозников так назвал...

Лукашин не успел ответить Петру Житову - его опередил Михаил Пряслин. Михаил заорал вне себя:

- Чего тут в прятки играть? Руководящий товарищ... В газетке вычитал... Председатель свой так сказал. - И то ли совесть заговорила в нем вдруг, то ли Анфису ему жалко стало, добавил: - Ладно, заводи, Чугаретти, своего рысака. В гору попадать надо.

Петр Житов - камень человек! - не пощадил Анфису. Требовательно глядя ей в глаза, спросил:

- Хочу знать твое мненье на этот вопрос... Как бывшего председателя. В разрезе какой нынче линии колхозники: хозяева или воры?..

Все примолкли - нешуточно спросил Петр Житов.

Лукашин не глядел на жену. Он зажал себя - кажется, под пыткой не проронил бы ни единого слова. Пускай, пускай повертится! Его проучил Петр Житов, так проучил, что до гробовой доски помнить будешь, но пускай и она сполна почувствует, как мужики умеют приголубить.

Анфиса усталым голосом замученной, заезженной бабы сказала:

- Какие вы воры... Воры чужое тащат, в чужой дом залезают, а вы хоть и возьмете когда чего, дак свое.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

У колхозной конторы Михаил спрыгнул с машины вместе с нижноконами*.

* Нижноконы - жители нижнего конца деревни.

Петр Житов - он сидел, развалясь, в кабине - зарычал:

- Мишка, ты куды от дома на ночь глядя?

Михаил даже не оглянулся - только покрепче зажал под мышками ржаные буханки. А чего, в самом деле? Разве Петр Житов не знает, куда он идет? Первый раз, что ли, с буханкой к Ставровым тащится?

Было еще довольно светло, когда он вошел в ставровский заулок, и высокая сосновая жердь торжественно, как свеча, горела в вечернем небе.

У Михаила эта жердь, торчавшая посреди заулка, каждый раз вызывала ярость. В темное время тут не пройдешь - того и гляди лоб раскроишь, а когда ветер на улице - опять скрип и стон, хоть из дому беги. В общем, будь его воля, он давно бы уже свалил ее ко всем чертям. Но Лизка уперлась - ни в какую! "Егорша вернется из армии - разве захочет без радио? Нет, нет, хозяин поставил, хозяин и уберет, коли надо".

Но если в этой проклятой жердине был хоть какой-то резон (пищали после войны кое у кого трофейные приемники), то в затее свата Степана, кроме старческой дури, он ничего не видел.

Всю жизнь, четверть века, стоял ставровский дом под простым охлупнем* без конька и так мог бы стоять до скончания века: крыша хорошая, плотная, в позапрошлом году перебирали, охлупень тоже от гнили не крошится - чего надо по нынешним временам? - До конька ли сейчас? - А главное - ему ли, дряхлому старику, разбираться с такими делами?

* - Охлупень - у старинных домов массивное бревно на крыше, которым пригнетаются концы тесниц обоих скатов.

Не послушался. Весной, едва подсохло в заулке, взялся за топор. Самого коня из толстенной сосны с корнем - с ним, с Михаилом, зимой добывали из лесу - вытесал быстро, за одну неделю.