РАНЕТКИ   ::   Шестов Юрий

– “Ну ты даёшь!” – Серёга восхищённо смотрел на меня, – “Как ты их!” Вова от избытка чувств стукнул меня кулаком по коленке. Ребятишки тоже живо обсуждали итоги и отдельные наиболее запомнившиеся моменты бесплатного зрелища. Я чувствовал, триумф действительно был заслуженный.

Каким-то образом слухи о моём коварстве дошли до сестры и её подружки. Мы пересеклись у водопроводной колонки, когда я пил воду из-под тугой струи, широко расставив ноги чтобы не забрызгать подвёрнутые штаны. Любка было радостно открыла рот, чтобы высказать свои незатейливые нравоучения, но сестра быстро укоротила её, сказав что та там не была и вообще лучше бы Любке прикусить язычишко. Сестрёнка была не из тех, кто сдаёт своих, а уж за словом в карман точно не лезла. Могла отбрить кого угодно – на себе проверял. Она только посоветовала мне: “Ты повнимательней на всякий случай. Эти две дылды ещё к учительнице попрутся”. И, уже в упор глядя на Любку, добавила: “А мы, если что, поможем. Да, Люба?” Та, посопев и вздохнув, согласилась. Любке тяжело было отказаться от удовольствия потоптаться на ближнем, когда тот споткнулся. Не ей одной.

То ли на второй, то ли на третий день школы я подходил к диспетчерской, когда неожиданно увидел издали зловредную старуху. Она стояла на тротуаре у калитки своего дома и пристально вглядывалась в лица проходящих мимо школьников. Сомнений быть не могло – это по мою душу. По-видимому, приободрённая горячим участием пионерских вожаков, она решила завершить всю историю полным моральным уничтожением противника типа унизительным выворачиванием ушей и нанесением подзатыльников. Старая, похоже, совсем утратила всякое чувство реальности и переоценила свои силы. Или недооценила противника. Не так важно, дело в разности.

Ещё безопасно было перейти на противоположную сторону улицы. Перед школой я подстригся, был одет в другую одежду – вряд ли бы она меня узнала. Ну нет, чёрта с два! Мы ещё посмотрим кто кого. Я пошёл на бабку, глядя ей прямо в глаза. По её оживившемуся лицу я уловил момент, когда она меня опознала. Накрутил на руку ремень полевой сумки, с которой ходил в школу. Не доходя до старухи, я вдруг с диким криком сорвался с места и понёсся на неё, размахивая сумкой: “А вот я сейчас тебя, старую калошу!” Бабка если чего и ожидала, то только не такого нападения. Она испуганно закричала, попятилась к калитке, запнулась о доску, перегораживающую проём внизу, и свалилась во двор. Я заскочил внутрь, захлопнул калитку. Бабка вставала на четвереньки, путаясь в юбках.

– “Если я тебя ещё раз увижу, старую ведьму, я тебе дом подожгу, ты поняла, гадюка?!” – постарался я как можно страшнее довести до бабкиного сведения последствия возможных необдуманных действий. Бабка прямо-таки взвыла. Не то от страха, что вряд ли, не то от унижения и неожиданности нападения. Больше разговаривать с ней было не о чем. Я сказал всё что хотел. Она, похоже, в дискуссию вступать не собиралась.

Захлопнув за собой калитку, я оглянулся по сторонам. Вроде бы происшествие осталось незамеченным. Я пошёл дальше, прислушиваясь к тому что творилось за спиной. Всё было тихо.

Ещё через день учительница подошла ко мне на перемене и осторожно осведомилась: “А ты собирал у какой-то бабушки ранетки?”

Я подумал, что некоторые истории имеют способность отрастать снова и снова как головы у Змея-Горыныча. Что-то эта эпопея начинала надоедать. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть закипевшую злость – она сработала бы против меня. Учительнице я беспечно ответил: “Они и ко мне уже приходили насчёт этой бабушки – ну эти, две пионерки! Они ведь вам сказали?” – учительница не ответила, заколебалась. Я видел – видел(!) – как моя уверенность сбивает её с толку. Она явно была в растерянности, продолжать ли допрос.