Работа над ошибками   ::   Поляков Юрий Михайлович

Сначала было трудно, потому что воин первого года службы, или “салага”, подчиняется не только офицерам, но и солдатам-”старикам”, а те за полгода до “дембеля” становятся необычайно капризными и требовательными. Вместе с крепкими ребятами-уральцами моего призыва мы поднялись на борьбу за уставное равноправие и при помощи замполита дивизиона, сломав многолетнюю традицию, победили.

Все годы учения в пединституте моё перо тянулось к бумаге, и вот стоило мне послать несколько информашек в дивизионную газету “Отвага”, как я превратился в любимого военкора. И ничего удивительного, ибо все эти “ефрейторы Недыбайло”, “рядовые Ковтунадзе”, “сержанты Сидоровы”, как говорят учёные, суть псевдонимы одного-единственного молодого лейтенантика — корреспондента “дивизионки”. А тут — живой военкор! К концу службы я широко и привольно печатался в армейской, а также окружной печати. Венцом моего творчества стали четырнадцать строк под названием “Расчёт к бою готов!” в “Красной звезде”!

В армии думаешь: вот только вернусь, со всеми перевидаюсь, всех обниму! Но оказалось, мои бесконечные полтора года на гражданке пролетели так быстро, что у родителей даже не успела подойти очередь на импортную мебель, а фундамент, заложенный рядом с домом, так и не стал новостройкой. Стась, увидев меня в пушистой дембельской шинели, спокойно и дружелюбно обнял, потом показал своей жене Вере и пригрозил ей, улыбаясь: “Если будешь пилить, снова призовусь!” От Фоменко я узнал, что Алла вместе с супругом трудится в развивающейся стране, что муж её — трепач и что его любимое выражение — “качать валюту”.

Я зашёл в школу, где работал до призыва, и застал классическую картину Репина “Не ждали!”. Часов для меня не оказалось, но я не настаивал, потому что уже осенила меня своими похожими на рычаги линотипа крылами муза журналистики.

Бывший секретарь парткома нашего пединститута, как удалось выяснить, перешёл на работу в горком партии; я припал к стопам, и он, ворча о феминизации учительской профессии, позвонил в редакцию. Вакансий, разумеется, не было, их и не бывает никогда, но меня взяли на гонорар. Иными словами, сколько напишу — столько получу. За первый же мой материал “Путь к сердцу рабочего” (о безобразной работе треста столовых) главный редактор получил сначала выговор на самом высоком уровне, а потом на ещё более высоком уровне — благодарность. Второй мой материал… Но я опять отвлёкся!

Итак, вернёмся на станцию метро “Площадь Революции”. Поезд тронулся, детские вопли и грохот мчащегося состава образовали миленький дуэт, но Алла соблюдала полное спокойствие среди разбушевавшихся учеников, и только её зеленые, ненавязчиво подкрашенные глаза время от времени вспыхивали концентрированной строгостью и пригвождали к месту особенно разбезобразничавшегося ребёнка.

— Какие все-таки недисциплинированные дети! — завозмущался старичок, все своё детство, наверное, промаршировавший под барабанный бой. — Уймите же их наконец!

— Да и пусть побегают! — добродушно разрешила старушка.

— И попрыгают! — со смехом добавил я.

Алла медленно повернула голову, чтобы рассмотреть остроумного пассажира, и наши глаза, что называется, встретились… Поначалу она меня совершенно не узнала, но потом бросилась навстречу со словами, что я нисколько не изменился.

— Я тебя все время читаю! — радостно сообщила Алла, опомнившись от бурного узнавания.

— А куда вы едете? — перевёл я разговор на другую тему.

— В Измайлово, на соревнование… Завтра обязательно расскажу Стасю и Максику! Мы уже давно хотели встретиться с тобой, даже в газету тебе звонили!

— Когда?

— Несколько раз. Только у вас там никогда никого не бывает, даже удивительно, как газета каждый день выходит!

— Мне тоже удивительно, — согласился я.