Работа над ошибками   ::   Поляков Юрий Михайлович

У порога, судорожно сжимая в одной руке портфель возмутителя спокойствия, а другой указывая теперь уже не на дверь, а на меня стояла Гиря: лицо бордовое, в глазах слезы, очки запотели. Нарушитель (опять Кирибеев!) монолитно сидел на своём месте, образуя со столом единое целое.

— Тогда уйду я! — бросила последний довод Евдокия Матвеевна.

— Портфель-то оставьте! — ответил наглец.

Ребята меня заметили и с интересом ждали, когда классного руководителя обнаружат противоборствующие стороны. Первым меня увидев Кирибеев, устало усмехнулся, почесал подбритый висок, нехотя встал и направился к двери. У порога он задержался, перехватил из рук окаменевшей Гири портфель и вышел из класса.

— Подождёшь меня возле учительской! — распорядился я вдогонку.

Кирибеев оглянулся, и выражение его лица можно было толковать двояко:

1) Жду.

2) Жди!

— Это какой-то кошмар! — запричитала Гиря, возвращаясь к доске, где под заголовком “Железо в природе” рябила химическая криптограмма. — Когда все это кончится?

Не знаю, что она имела в виду: свой выход на пенсию или тот торжественный миг, когда народное образование всю полноту ответственности за выпускников переложит на плечи внешкольных организаций?

Я заторопился в учительскую. В актовом зале ребята пели о празднике “с сединою на висках”, готовились к Дню Победы. В кабинете физики была мёртвая тишина: наверное, Лебедев дал самостоятельную работу и читает в оригинале Агату Кристи. Язык он знает получше нашего “англичанина”-почасовика Игоря Васильевича.

Вот тебе и свободный урок! А я-то рассчитывал потратить “окно” на то, чтобы обдумать и записать планы уроков, которые проводил на прошлой неделе: порядок есть порядок. Теперь же, в новой исторической ситуации, нужно объясняться с Кирибеевым, выставленным вопреки всем инструкциям из класса. Считается почему-то, что жизнь и здоровье ученика, присутствующего на уроке, находятся в полной безопасности, в то время как ребёнок, изгнанный в коридор, становится лёгкой добычей любой трагической случайности. А значит, преподаватель, допускающий такую форму воздействия, как удаление нарушителя дисциплины с урока, рискует оказаться осуждённым в лучшем случае завучем, в худшем — народными заседателями…

Возле учительской было зловеще безлюдно. Я поспешно заглянул в комнату: целый и невредимый Кирибеев, вальяжно раскинувшись в кресле, ожидал моего прихода. “Неприятный парень!” — подумал я. У него — тёмные, с каким-то синтетическим отливом волосы, узкое бледное лицо, сросшиеся брови, а под глазами недетские морщинистые мешки… Я подумал и вдруг почувствовал, что Кирибеев угадал мои мысли. Все дети — экстрасенсы! Хотя, впрочем, с другой стороны, у меня тоже выступают мурашки, если кто-нибудь приближается ко мне с дурными намерениями…

Я сел с Кирибеевым, подождал, пока он догадается сменить позу отдыхающей одалиски на более подобающую для данной ситуации, потом профессионально нахмурился и поинтересовался, как дошёл он до жизни такой?

— Ну, дошёл! — вызывающе согласился он, и тут же раздался телефонный звонок.

— Школа! — ответил я и пожалел, потому что “беспокоили” из роно. — Это учительская, вы позвоните в канцелярию!… — но мне было объяснено, что канцелярия “вымерла” и кроме меня выполнить обязанности неизвестно где болтающейся директорской секретарши некому. — Подождите, возьму чем записать! — перебил я женщину, которая привычной скороговоркой уже начала диктовать телефонограмму. — Так… Теперь можно… Пишу…

“На основании приказа № 92 роно от 25.04 прошу обеспечить явку пионерских отрядов для участия в празднике “Рождение пионерского отряда”. Форма одежды парадная. Ответственные за жизнь и здоровье детей — классные руководители”.