Рая и Аад   ::   Палей Марина Анатольевна

Закавыка усугублялась даже не тем, что она, двадцатидвухлетняя ширококостная деваха, напрочь не обнаруживала в своём поведении неуловимых, но одновременно неоспоримых черт, которые с головой выдают заматерелую тётку, вдосталь хлебанувшую матримониального счастья.

Главная сложность состояла в ином. Конкретная (то есть политическая) мотивация бегства, выбранная ею вместе с родителями – так любовно, продуманно, взвешенно и, как им всем казалось, так дальновидно, – данная мотивация к этому времени перестала работать. Железная занавесочка – стыдливо, но непреклонно – опустилась в одностороннем порядке. Лагерным мытарям (из коллапсировавших в одночасье царств-государств Восточной Европы), уповавшим на безотказно действовавшую до того магическую статью, всё чаще стали говорить: ваша страна уверенно движется по пути построения демократического, правового, экономически и культурно развитого общества. Так что, типа того, срочно езжайте назад, дабы, в полном объёме, насладиться такими достижениями вашего социума, каковые нашему не видывались даже и в психоделических грёзах.

В итоге иммиграционная процедура закончилась для неё отказом, и она оказалась – ну да, на улице.



2



В том же регионе, относительно недалеко от лагеря, а именно: в индустриальном, денно и нощно грохочущем городе-порте – ей удалось обнаружить необычную протестантскую кирху. Означенный Domus Dei (занимаясь, главным образом, виноторговыми операциями с одной из стран неспокойной Колхиды) предоставляла временный приют некоторым «ограниченным контингентам и отдельным группам лиц».

А именно: на первом этаже этой кирхи располагались местные наркоманы (не самые образцовые подданные королевы Беатрикс, но не оставленные, тем не менее, её неусыпной заботой – равно как и милостью дальновидно-лояльного общества), на втором – кантовались такие, как она, международные бродяжки – с негативно завершённой иммиграционной процедурой – и вполне естественным нежеланием умереть, будучи заключёнными в пенитенциарные и любые прочие объятия родины-мамы.

Жёстким условием постоя для непризнанных беженцев являлся их нежный, надёжный, регулярный уход за наркодоходягами – остроумно продуманный цикл безотходно-богоугодного, почти самоокупаемого производства (с соответствующими дотациями от конфессиональных партнёров). Однако главный («имплицитный») навар приносила руководству кирхи отлаженная спекуляция нектарами кахетинских богов.

О, этот нектар образовывал в акватории кирхи очень густую дельту, куда впадали: «Кахети», «Эрети», «Алазанская долина», «Цинандали», «Саперави», а также «Киндзмараули», «Напереули», «Ахашени», «Хванчкара», «Оджалеши», «Пиросмани»… Ничего не забыли?

Перспектив у Раи, получившей это странное прибежище, не было никаких. И не потому, что уют этого крова (где снова сшиблись лоб в лоб, нож в нож – непримиримо враждебные этносы, именно друг от друга-то и пустившиеся врассыпную с матери-родины), – не потому у Раи не было перспектив, что уют этого крова был куда менее зыбким, чем обетованное совместное благоденствие агнца и льва. Главная незадача состояла в том, что филантропическое предоставление крыши над головой являлось, по сути, аналогом укорачивания собачьего хвоста – в смысле: укорачивания по кусочкам – то есть лишь отдаляя, но не устраняя жуткий день депортации. Иногда призрачные постояльцы второго этажа, нарушая заведенный ход событий, присоединялись к потусторонним постояльцам первого – и где-то, в альтернативной инобытийности, заедино склеивали коньки от милосердной overdose.

Для тех, кто ещё цеплялся за жизнь, не оставалось ничего, кроме чуда.

В случае Раи оно сработало.



3



Она умела услужливо – как бы «лучезарно» – улыбаться. Раздольно, румяно, белозубо.