Увертюра к смерти   ::   Марш Найо

Ни та ни другая ни на йоту не доверяли друг другу, но, без сомнения, получали удовольствие от взаимного общения. У обеих была совершенно различная манера вести беседу. Элеонора ни при каких обстоятельствах не расставалась со своей маской святоши, и даже когда она хотела нанести удар, то никогда не делала этого в открытую. Зато Идрис Кампанула была одной из тех женщин, которые гордились своей прямотой. Она постоянно твердила, что является человеком откровенным, и любила повторять, что “привыкла лопату называть лопатой”, а в моменты наибольшего вдохновения добавляла, что её кузен, генерал Кампанула, однажды сказал ей, что она превзошла себя и назвала лопату “лопатищей”. Она культивировала в себе эту грубоватую прямолинейность, которая вряд ли могла бы обмануть многих, но среди наиболее бесхитростных её знакомых сходила за чистую монету. Правда была в том, что Идрис Кампанула оставляла за собой право выражаться в таком духе, но была бы очень разгневана, если бы кто-либо ответил ей подобным образом.

Ректор, вдовец, классическая красота которого делала его предметом вожделения старых дев, был, по словам Дины, в ужасе от этих двух женщин, интерес которых к делам прихода принимал угрожающие размеры. Элеонора Прентайс вела себя с ректором скромно и застенчиво. Она разговаривала с ним нежным воркующим голоском и частенько мелодично посмеивалась. Идрис Кампанула говорила с ним как собственница, грубовато-добродушно, называла его “мой дорогой человек” и смотрела на ректора таким откровенным взглядом, от которого тот начинал смущённо моргать и который вызывал в душе его дочери бурю противоречивых эмоций, где отвращение смешивалось с сочувствием.

Генри повесил шубу Идрис Кампанула на крючок и поспешил к Дине. Он знал Дину с самого детства, но, учась в Оксфорде, и позднее, проходя военную службу, редко её видел. К тому времени, как он вернулся в Пен Куко, Дина окончила театральные курсы и ей удалось поступить в небольшую труппу, где она проработала шесть месяцев. Затем труппа распалась и Дина, уже будучи актрисой, вернулась домой. Три недели назад Генри неожиданно встретил её на холмах за Клаудифолдом, и вслед за Этой встречей пришла любовь. Ему показалось, что он впервые увидел Дину. Он до сих пор был полон изумлённого восторга от этого открытия. Встречать её взгляд, говорить с ней, стоять рядом с ней — все это погружало его в море блаженства. Его сны были полны любви, и когда он просыпался, то продолжал думать о ней и наяву. “Дина — моё единственное желание”, — говорил он себе. Но так как он не был абсолютно уверен, что Дина тоже любит его, то боялся признаться ей в своих чувствах. И только вчера, в очаровательной старой гостиной в доме ректора, когда Дина так доверчиво смотрела ему в глаза, он начал говорить о своей любви. А потом через приоткрытую дверь он увидел Элеонору, её неподвижный силуэт, застывший в тёмном холле. В следующий момент её увидела Дина и, не говоря ни слова Генри, вышла и поздоровалась с ней. Генри пулей вылетел из дома и приехал в Пен Куко с побелевшим от гнева лицом. С тех пор он ещё не разговаривал с Диной и теперь с тревогой смотрел на неё. Её большие глаза улыбнулись ему.

— Дина…

— Генри…

— Когда я смогу увидеть тебя?

— Ты видишь меня сейчас, — ответила Дина.

— Наедине. Пожалуйста!

— Я не знаю. Что-нибудь случилось?

— Элеонора.

— О, Господи! — воскликнула Дина.

— Мне нужно поговорить с тобой. За Клаудифолдом, где мы встретились в то утро, — завтра, пораньше. Дина, ты придёшь?

— Хорошо, — сказала Дина. — Если смогу.

До их сознания донёсся звук голоса Идрис Кампанула. Генри вдруг понял, что она о чем-то его спрашивает.

— Прошу прощения, — начал он.