Рассказы, фельетоны, памфлеты   ::   Гашек Ярослав

Это наши знаменитые фабрики с самым коротким рабочим днем и самыми большими успехами в изобретениях. Те, например, кто занимается повышением плодородия полей по новой системе, работают три часа в день; этого достаточно, чтобы увеличить урожайность.

– А что о том говорят ваши приказчики, управляющие? Бог мой, да как этим холопам взбрела в голову такая экономия? А что скажет граф относительно подобного ведения хозяйства? А? Откуда нам потом брать пожертвования для нашего великого братства? Что мы будем посылать в Рим, если этот сброд так беззастенчиво обворовывает нас? – распалялся граф.

– У нас, дорогой гражданин, нет ни графов, ни прочих титулов старого рабства, как они там именовались. Мне также неизвестно, чтоб подобный порядок где-нибудь еще сохранился,– сказал человек спокойно.– А деньги в Рим мы уже давно не посылаем. Насколько мне известно, там прекрасный музей, а вовсе не...

Граф в ужасе перебил проводника:

– Так что ж, никакой граф Кулдыбулдыдес не посылает денег в папскую казну? Неужто неверие и падение нравов дошло до такой степени?

– Я, собственно, даже не знаю, что такое граф и сроду не слыхал имени Кулдыбулдыдес,– ответил проводник спокойно.– Были, конечно, когда– то, как утверждает история, лет двести назад, какие– то бедняги, полагавшие, будто они рождены лишь для того, чтобы тысячи других людей на них работали; соответствующим образом они себя и вели. Но для нас это все давно в прошлом.

Граф был на грани обморока. Господи, куда он попал?

– К счастью, даже эти бедолаги, так называемые аристократы, мало-помалу взялись за ум. Они тоже убедились, что несправедливо и просто безумно требовать для себя таких богатств, которых хватит на жизнь тысяче честных семей. Некоторые из них стали художниками, другие неплохо трудятся на иных поприщах, и притом они абсолютно счастливы и довольны своей судьбой – им не нужно ни лошадей, ни собак, ни охоты, ни тому подобных развлечений. Лишь несколько последних могикан были одержимы неизлечимой, навязчивой идеей, будто на основании каких– то давних привилегий они имеют право на огромные поля, и заставляли людей работать на себя. Что нам оставалось делать с этими несчастными?

– Ужас, невероятно! – заикаясь, проговорил граф.

– Многое кажется невероятным, мой друг,– заметил спутник.– Когда триста лет назад в Америке шла речь об отмене рабства, тоже говорили, это немыслимо. И, тем не менее, вскоре так оно и случилось. То же и с наемным рабством. Что поделаешь, люди поумнели. И, в конце концов, для этих горемык, одержимых навязчивой идеей, пришлось открыть специальный приют.

– И где этот приют? – выдавил из себя граф.

– Мне жаль вас, добрый человек, должно быть, у вас там какой– нибудь родственник. Успокойтесь, они находятся под наблюдением опытных психиатров и с ними обращаются как подобает. Только здание так себе, это покинутый дом привилегированного...

Дальше граф Кулдыбулдыдес не слышал. Сильное душевное волнение, огромный переворот, которого не предвидел ни он, ни доктор Кнёдл, так потрясли его, что, законсервированный таинственным искусством доктора, граф распался в прах на глазах своего проводника в тот самый момент, когда они вступили на площадь Пяти костелов.