Рассказы разных лет   ::   Бабель Исаак

Вечером Гершкович принес ужин - селедку, бутылку пива, колбасы, яблок. Маргарита была в темном глухом платье. Закусывая, разговорились.

- Полестней в месяц не обойдешься, - говорила Маргарита. - Занятия такая, что дешевкой оденешься - щей не похлебаешь. За комнату отдаю пятнадцать, возьми в расчет...

- У нас в Одессе, - подумавши, ответил Гершкович, с напряжением разрезывая селедку на равные части, - за десять рублей вы имеете на Молдаванке царскую комнату.

- Прими в расчет, народ у меня толчется, от пьяного не убережешься...

- Каждый человек имеет свои неприятности, - промолвил Гершкович и рассказал о своей семье, о пошатнувшихся делах, о сыне, которого забрали на военную службу.

Маргарита слушала, положив голову на стол, и лицо у нее было внимательное, тихое и задумчивое.

После ужина, сняв пиджак и тщательно протерев очки суконкой, он сел за столик и, придвинув к себе лампу, стал писать коммерческие письма. Маргарита мыла голову.

Писал Гершкович неторопливо, внимательно, поднимая брови, по временам задумываясь, и, обмакивая перо, ни разу не забыл отряхнуть его от лишних чернил.

Окончив писать, он посадил Маргариту на копировальную книгу.

- Вы, нивроко, дама с весом. Посидите, Маргарита Прокофьевна, проше пана.

Гершкович улыбнулся, очки блеснули, и глаза сделались у него блестящие, маленькие, смеющиеся.

На следующий день он уезжал. Прохаживаясь по перрону, за несколько минут до отхода поезда Гершкович заметил Маргариту, быстро шедшую к нему с маленьким свертком в руках. В свертке были пирожки, и жирные пятна от них проступили на бумаге.

Лицо у Маргариты было красное, жалкое, грудь волновалась от быстрой ходьбы.

- Привет в Одессу, - сказала она, - привет...

- Спасибо, - ответил Гершкович, взял пирожки, поднял брови, над чем-то подумал и сгорбился.

Раздался третий звонок. Они протянули друг другу руки.

- До свидания, Маргарита Прокофьевна.

- До свидания, Элья Исаакович.

Гершкович вошел в вагон. Поезд двинулся.

ШАБОС-НАХАМУ (Из цикла "Гершеле")

Было утро, был вечер - день пятый. Было утро, наступил вечер - день шестой. В шестой день - в пятницу вечером - нужно помолиться; помолившись - в праздничном капоре пройтись по местечку и к ужину поспеть домой. Дома еврей выпивает рюмку водки, - ни бог, ни Талмуд не запрещают ему выпить две, - съедает фаршированную рыбу и кугель с изюмом. После ужина ему становится весело. Он рассказывает жене истории, потом спит, закрыв один глаз и открыв рот. Он спит, а Гапка в кухне слышит музыку - как будто из местечка пришел слепой скрипач, стоит под окном и играет.

Так водится у каждого еврея. Но каждый еврей - это не Гершеле. Недаром слава о нем прошла по всему Острополю, по всему Бердичеву, по всему Вилюйску.

Из шести пятниц Гершеле праздновал одну. В остальные вечера - он с семьей сидели во тьме и в холоде. Дети плакали. Жена швыряла укоры. Каждый из них был тяжел, как булыжник. Гершеле отвечал стихами.

Однажды - рассказывают такой случай - Гершеле захотел быть предусмотрительным. В среду он отправился на ярмарку, чтобы к пятнице заработать денег. Где есть ярмарка - там есть пан. Где есть пан - там вертятся десять евреев. У десяти евреев не заработаешь трех грошей. Все слушали шуточки Гершеле, но никого не оказывалось дома, когда дело подходило к расчету.

С желудком пустым, как духовой инструмент, Гершеле поплелся домой.

- Что ты заработал? - спросила у него жена.

- Я заработал загробную жизнь, - ответил он. - И богатый и бедный обещали мне ее.

У жены Гершеле было только десять пальцев. Она поочередно загибала каждый из них. Голос ее гремел, как гром в горах.

- У каждой жены - муж как муж. Мой же только и умеет, что кормить жену словечками. Дай бог, чтобы к Новому году у него отнялся язык, и руки, и ноги.

- Аминь, - ответил Гершеле.