Рейнская легенда   ::   Теккерей Уильям Мейкпис

Каким унылым показался Елене просторный замок теперь, когда он был далеко! События последних дней; прекрасный юноша-стрелок; сватовство Ровсного (всегда событие в жизни девушки); осада замка; гибель свирепого ее обожателя - все казалось ей горячечным сном. Все миновало, не оставив следа. Не оставив? О нет! Один след остался; маленький, неприметный золотой локон, над коим юное созданье пролило столько слез, что он распрямился: долгие часы провела она с ним в той беседке, где сделал свое дело цирюльник.

На другой день (лично я полагаю, что она слегла бы; в чахотке и умерла с тоски, если бы это событие отложили хоть на день) к князю Клевскому, по обыкновению, подкреплявшему свои силы, явился запыхавшийся гонец ж вручил ему письмо.

"Великий, Могущественный князь и прочая, - гласило письмо. - Ваш Поборник, имевший честь в минувшую среду сразиться с его покойным сиятельством Ровским де Доннерблитцем, свидетельствует свое нижайшее почтение е. в. князю Клевскому. Через посредство печатных органов П. стало известно о лестном предложении его высочества, касаемом союза между ним (Поборником) и ее высочеством принцессой Еленой Клевской. Указанный рыцарь с удовольствием принимает сие любезное предложение и будет иметь честь предстать перед князем Клевским и принцессой Еленой через полчаса после получения ими сего посланья".

- Ба, ну и дела! - вскричал князь в веселии сердца. (Замечали вы, любезный друг, сколь часто в романах и на сцене радость выражается с помощью вышеозначенных восклицаний?) - Ба, ну и дела! Надевай лучшее платье, дочка, твой жених уж на пути сюда.

И Елена удалилась, дабы облачиться в наряд, соответственный сему роковому событию в жизни женщины. Когда она воротилась, щеки ее были бледны, как ее белая атласная накидка и ветка флердоранжа у нее в волосах.

Едва она села на помосте подле отца, за окном грянул туш, возвестивший о прибытии рыцаря. Елене сделалось дурно, и, чтоб восстановить ее силы, понадобились валерьяновые капли.

Двери распахнулись. Он вошел, тот же самый воин, высокий, стройный и прекрасный, блистая сверкающей сталью. Он приблизился к трону, поддерживаемый с обеих сторон друзьями, точно так же закованными в латы, и изящно преклонил колено.

- Я прибыл, - сказал он голосом, дрожащим страстью, - просить, согласно объявлению, руки прекраснейшей леди Елены. - И с этими словами он протянул князю нумер "Альгемейие цайтунг".

- Знатного ли ты рода, сэр рыцарь? - спросил князь Клевский.

- Столь же знатного, как и твой, - отвечала коленопреклоненная сталь.

- Кто твои поручители?

- Я, Карл, маркграф Годесбергский, отец его! - сказал рыцарь по правую руку, поднимая забрало.

- И я, Людвиг, граф Гомбургский, его крестный! - сказал рыцарь слева и последовал его примеру. Тогда и коленопреклоненный рыцарь поднял свое забрало и взглянул на Елену.

- Я так и знала, - сказала она и упала в обморок, увидев лучника Отто.

Но ее скоро привели в чувство, как вы, верно, уж догадались, люди добрые. Прошло немного дней, и в Клевсе сыграли пышную свадьбу под покровительством святого Буго, святого Буффо и святого Бендиго. После бракосочетания счастливейшая и прекраснейшая на свете чета отбыла в карете четверней, дабы провести медовый месяц в Киссингене. Леди Теодору, которую уж давно мы оставили заточенной в монастырь, силой воротили в Годесберг, где она и примирилась со своим супругом. Ревнуя к невестке, она обожала сына и без памяти баловала внуков. Так что все счастливы, а моя немудреная повесть пришла к концу.

Я прочла ее в старой-престарой книге, взятой в старой захолустной библиотеке. Она была написана на французском языке благородным Александром Дюма; но, может статься, он похитил ее еще у кого-то, а тот стянул ее у предшествующего сочинителя. Ибо ничто не ново под солнцем. Все умирает, дабы возродиться вновь. Вот каким образом забытая повесть великого Дюма появляется на свет за подписью

Терезы Мак-Виртер.

Уислбинки, близ Нью-Брансуика.