Реквием в лиловых тонах (Цикл рассказов)   ::   Орти Виктория

Отчего так страшно смотреть на руку, шевелить пальцами, разглядывать вены и представлять себе распад этих тканей, собственной плоти? Дышащей и живущей. Пока ещё дышащей и живущей! Нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя заглядывать в глаза женщине, берущей эту самую руку в свои ладони и тщетно приникающую к моей спине. Я содрогаюсь, улавливая толчки её живущего сердца.

Мы избавлены от совместного старения. Точнее - я избавляю её от существования рядом с моим дряхлеющим телом, неуверенной походкой, ворчливыми речами по утрам и безысходным вечерним молчанием. Избавляю от смущённого раздевания передо мной, страха показаться слишком старой, слишком ненужной, слишком говорливой...

Надо думать о Боге. Вот это, говорят, утешает. Но как думать о том, кого не знаешь и не видел, и не слышал. Ну, разве что мальчиком, прикладывая ухо к раковине и втягивая в себя гул моря, вдруг поднимал глаза к небу и думал: море-я-небо-море-я-небо-... перебирая звенья бесконечной единой цепочки, надетой на чьё-то запястье.

Ну, хорошо. Я придумаю себе бесконечный свет, назову его Богом, придумаю невесомую душу и назову её мной. А что дальше? Я ведь должен буду приникнуть к Нему и раствориться в Нём. А вдруг Он не захочет или я не смогу, а вдруг? Он ведь припомнит мне этого горемычного котёнка, которого я хотел спасти от голодной смерти и накормил бульоном, убийственным жирным бульоном. Я смотрел на это ледяное оно, ещё вчера бывшее пушистым и теплоглазым, и не верил, и ненавидел, и... Я буду так же вытянуто и глупо лежать под чёрной тряпкой, чёрный ребе затянет кадиш, женщина - умолкнет, чернея подглазными полукружьями,... дети наденут чёрные очки, а Людка оправит чёрное платье, купленное для ЭТИХ похорон. Да не пошли бы вы все?!

Завтра распахнётся дверь, стремительная сухая врачиха глянет на меня и скажет Знаете, мы ошиблись. К счастью, мы ошиблись. Повторные анализы показали, что... Что могут показать повторные анализы? Да ничего, кому они нужны, эти повторные... Они сказали - месяц. Две недели на разгон, две - на спуск, вечность на всё остальное. Моё лицо под матовым стеклом повесят на стену. Будут посматривать, отводя взгляд от второй половины выпуска новостей.

В месяце - не так уж мало секунд. Если полюбить каждую и перекатывать её с нежностью в ладонях, то родится Время. И я успею придумать себе всё то, что после. Придумаю радужный мир, в котором ничто не помешает мне выбежать на берег моря, прижать к уху раковину и посмотреть на небо.

Мелодия, живущая во мне.

Здравствуйте, здравствуйте, я каждый раз удивляюсь новому утру - всё ещё живу, а? Мне всё ещё доступно чудо вздоха и выдоха, хрящики хрустят в утреннем потягуше, тело отзывчиво и преданно, оно мне не в тягость.

Мелодия, живущая во мне, тоже просыпается. Она неизменна. Тара-ра-ра-ра-тарарара-та-ра, тай-рай-та-ра-рай-та-ра-рай-рай-рай... Ну, да вы всё равно ничего не поймёте. Но, пока я слышу её, вот тут вот, чуть пониже сердца и направо, - я знаю, что жива. Может быть.

Я обожаю утреннюю спешку и вечернюю неторопливость. Всё как положено. Природа сидит на скамеечке Центрального Парка, слизывает ванильные капли с подтаявшего мороженого и наблюдает за нашим распорядком, подсмеиваясь. У неё рыжие кудряшки, пряменький нос, зеленоцветные глаза и свои планы красавица, да и только. А главное - умна и в меру стервозна.

Мы пытались подружиться, но я не смогла приноровиться к её норову, слишком жалостлива и не так сообразительна. Пришлось удалиться, восхищаясь.

А вот - ещё одна... Совершенно иной типаж, она и в подмётки первой не годится, хотя строит из себя невесть кого.Глаза похожи на мыльный пузырь радужные, круглые, бессмысленные. В них нельзя вглядываться, - могут лопнуть. Волосы её подобны старым бурым водорослям дачного пруда. Губы слишком жадны, слишком манящи. А руки...