Рог быка   ::   Хемингуэй Эрнест

Вы хорошо поужинали, а теперь сладкого захотели?

Один разочек. Тебя от этого не убудет.

Не приставайте. Говорят вам, не приставайте.

Ведь это же такие пустяки.

Говорят вам, не приставайте.

Внизу, в столовой, самый высокий официант, тот, что опаздывал на собрание, сказал:

Вы только посмотрите, как они лакают вино, эти черные свиньи.

Что за выражения, - сказал второй официант.- Они вполне приличные гости. Они пьют не так уж много.

Самые правильные выражения, - сказал высокий. - Два бича Испании: быки и священники.

Но не каждый же бык и не каждый священник, - сказал второй официант.

Именно каждый, - сказал высокий официант. - Только борясь против каждого в отдельности, можно побороть весь класс. Нужно уничтожить всех быков и всех священников. Всех до одного перебить. Тогда мы от них избавимся.

Прибереги это для собрания - сказал второй официант.

Мадридская дикость, - сказал высокий официант. - Уже половина двенадцатого, а они еще торчат за столом.

Они только в десять сели, - сказал второй официант. - Ты же знаешь, блюд много. Вино это дешевое, и они заплатили за него. Это не крепкое вино,

С такими дураками, как ты, где тут думать о рабочей солидарности, сказал высокий официант.

Слушай, - сказал второй официант, которому было лет под пятьдесят. - Я работал всю свою жизнь. Весь остаток жизни я тоже должен работать. Я на работу не жалуюсь. Работать - это в порядке вещей.

Да, но не иметь работы - это смерть.

Я всегда работал, - сказал пожилой официант. - Ступай на собрание. Можешь не дожидаться.

Ты хороший товарищ, - сказал высокий официант. - Но у тебя нет никакой идеологии.

Mejor si me falta eso que el otro, - сказал пожилой официант (в том смысле, что лучше не иметь идеологии, чем не иметь работы). - Ступай на свое собрание.

Пако ничего не говорил. Он еще не разбирался в политике, но у него всегда захватывало дух, когда высокий официант говорил про то, что нужно перебить всех священников и всех жандармов. Высокий официант олицетворял для него революцию, а революция тоже была романтична. Сам он хотел бы быть добрым католиком, революционером, иметь хорошее постоянное место, такое, как сейчас, и в то же время быть тореро.

Иди на собрание, Игнасио, - сказал он. - Я возьму твой стол.

Мы вдвоем возьмем его, - сказал пожилой официант.

Да тут и одному делать нечего, - сказал Пако. - Иди на собрание.

Pues me voy, - сказал высокий официант. - Спасибо вам.

Между тем, наверху сестра Пако ловко вывернулась из объятий матадора, как борец из обхвата противника, и сердито говорила:

Уж эти мне голодные. Горе-матадор. От страха едва на ногах стоит. Поберегли бы свою прыть для арены.

Ты говоришь, как самая настоящая шлюха.

Что ж, - и шлюха - человек, да только я не шлюха.

Ну, так будешь шлюхой.

Только не по вашей милости.

Оставь меня в покое, - сказал матадор; оскорбленный и отвергнутый, он чувствовал, как позорная трусость снова овладевает им.

В покое? А я, кажется, вас и не беспокоила, - сказала сестра. - Вот только приготовлю вам постель. Мне за это деньги платят.

Оставь меня в покое! - сказал матадор, и его широкое красивое лицо исказилось гримасой, как будто он собирался заплакать. - Шлюха. Дрянная шлюшонка.

Мой матадор, - сказала она, закрывая за собой дверь. - Мой славный матадор.

Матадор сидел на постели. На его лице все еще была гримаса, которую во время боя он превращал в застывшую улыбку, пугая ею зрителей передних рядов, понимавших, что происходит перед ними.

Еще и это, - повторял он вслух. - Еще и это! И это!

Он помнил то время, когда был еще в форме, и это было всего три года назад.