Роман, сочиненный на каникулах   ::   Диккенс Чарльз

Заседание еще не возобновилось, а я уже с удовлетворением увидел, как приговор привели в исполнение.

Тогда я вынул из кармана штанов бумагу и спросил:

— Как по-вашему, подполковник Редфорт, в чем первый долг солдата? В повиновении?

— Именно, — ответил подполковник.

— А эта бумага, взгляните на нее, пожалуйста, написана вашей рукой?

— Именно, — ответил подполковник.

— Это военный план?

— Именно, — ответил подполковник.

— План сражения?

— Совершенно верно, — ответил подполковник.

— Последнего сражения?

— Последнего сражения.

— Будьте добры описать его, а потом вручить председателю суда.

То была минута моего торжества, и, начиная с нее, мои страдания и грозившие мне опасности кончились. Суд встал и запрыгал, убедившись, что я в точности исполнял приказы. Мой враг — адмирал, хоть он и был в наморднике, оказался настолько злобным, что предложил считать меня обесчещенным за то, что я бежал с поля битвы. Но ведь сам подполковник тоже сбежал, поэтому он поклялся словом и честью пирата, что, когда все потеряно, бежать с поля битвы можно и это вовсе не позор. Меня уже собирались признать «не трусом и невиновным», а мою цветущую жену собирались публично вернуть в мои объятия, как вдруг непредвиденное обстоятельство расстроило общее ликование. Это была не кто иная, как тетка французского императора, — она вцепилась ему в волосы. Заседание прервалось, и суд бросился бежать врассыпную.

На второй день после суда, когда серебряные лучи месяца еще не коснулись земли, а вечерние тени уже начали на нее падать, можно было различить четыре фигуры, которые медленно двигались к плакучей иве на берегу пруда — опустевшей арене позавчерашних мук и побед. Подойдя поближе и присмотревшись опытным глазом, можно было узнать в этих фигурах пирата-подполковника с молодой женой и позавчерашнего доблестного узника с молодой женой.

На прекрасных лицах наших нимф отражалось уныние. Все четверо несколько минут молча сидели на траве, прислонившись к иве, и, наконец, жена подполковника сказала, надув губы:

— Не стоит больше воображать, и лучше нам все это бросить.

— Ха! — воскликнул пират. — Воображать?

— Перестань! Ты меня огорчаешь! — отозвалась его жена.

Очаровательная жена Тинклинга повторила это неслыханное заявление. Оба воина обменялись мрачными взглядами.

— Если взрослые не желают делать того, что следует, — сказала жена пирата-подполковника, — и всегда берут над нами верх, какой толк от того, что мы будем воображать?

— Нам же хуже, — вставила жена Тинклинга.

— Ты отлично знаешь, — продолжала жена подполковника, — что мисс Дроуви ни за что бы не захотела пасть. Ты сам на это жаловался. Ты знаешь, как позорно окончился военный суд. А наш брак — разве мои родные его признают?

— А разве мои родные признают наш брак? — сказала жена Тинкглинга.

Оба воина снова обменялись мрачными взглядами.

— Уж если тебе велели убираться вон, — сказала жена подполковника, — так можешь сколько угодно стучать в дверь и требовать меня, все равно тебя выдерут за уши, за волосы или за нос!

— А если ты будешь настойчиво звонить в колокольчик и требовать меня, — сказала жена Тинклинга этому джентльмену, — тебя закидают всякой дрянью из того окна, что над дверью, или обольют водой из садовой кишки.

— А у вас дома будет не лучше, — продолжала жена подполковника. — Вас отправят спать или придумают еще что-нибудь столь же унизительное. И потом, как вы добудете деньги, чтобы нас кормить?

— Грабежом! — мужественно ответил пират-подполковник.

Но его жена возразила:

— А если взрослые не захотят, чтобы их грабили?

— Тогда, — сказал подполковник, — они заплатят своей кровью.