Романтики и реалисты   ::   Щербакова Галина Николаевна

Хорошо ведь, когда человек знает, что ему надо… Вот ты, например…

– Полечка, золотко! Меня ты не трогай. Я тоже знаю, чего хочу, только это трудно заметить. Мои цели маленькие, простенькие… Вот я перебралась в Москву. Потом я, наверное, выйду замуж…

– Обязательно выйдешь!

– А потом… Потом, Поля, что будет потом, ты не знаешь?

– А ты роди…

– Может, рожу, может, не рожу… Но у меня нет далеких перспектив. У меня только ближние. Сегодня, например, я хочу, чтоб было всем весело. Я вообще хочу, чтобы у меня в доме всегда были люди. Чтоб с вокзала, откуда бы ни приезжали, шли ко мне. Знаешь, за что я ненавижу москвичей? За этот их постоянный стон: надоели приезжие!

– Ой, Мариша, их же понять можно. Ты ж посмотри, сколько народу в магазинах. И все периферия. Ее же где-то положить спать надо! Значит, самим потесниться.

– Пускай спят у меня. Я буду рада. Ведь может же быть, Поля, так, что у человека нет другого таланта, как только бездомным постель стелить?

– Эго у тебя-то нет таланта? Ты такая у нас умная!

– Кто это распространяет про меня нелепые слухи? Папа?

– Ой, Мариша, ты меня пугаешь!

– Учусь у своей дочери никогда ничего не бояться.

– Слава Богу, ей не было еще в ее жизни чего бояться… В сорок девятом году рожденная. Это вы с Сеней слабые. Войну пережили детками…

– Сенька меня осуждает?

– Та за что?

– Это же его любимая тема… Ложные престижные ценности… Москву наводнили бездарности, обладающие пробивной силой. Интеллигенция потеряла свои устои. Он у нас злой, наш Семен.

– Да ты что, Мариша… Он добрый. И тебя он любит. И знаешь, как будет рад, если ты тут счастье свое найдешь.

– Найду, найду, Поля! У меня тут все получается. Наверное, я из тех, у кого она есть, эта самая пробивная сила…

– И чего на себя человек наговаривает!

– Полечка! Я же себя хвалю. Пробивная сила – это прекрасно. Нынче люди-танки в моде. Прутся такие на широких гусеницах, земля трещит.

– Во все времена, Мариша, такие были… Вот мой бывший свекор… Рабочих с поверхности снимал, чтоб дом ему выложили. И стоит себе, смотрит на них, как чурка с глазами. Не стыдно!

– Поля! В порядке бреда… Осталась бы ты со своим Василием, ездила б сейчас в машине. Была бы жена ответственного…

Полина ничего не ответила. Пошла к раковине мыть посуду.

– Молчишь? – Мариша прижалась к ее спине. – Ты права, Поля. Человеку только человек нужен. И музеями, театрами да теплым сортиром его не заменишь. И даже машиной. А наш папка лучше всех. И ты тоже.

– Ну вот, и похвалились, – сказала Полина, ставя в сушилку кофейную чашечку. – Ты скажи, что тебе сделать? Хочешь, накручу домашних котлет? Я у тебя видела и перчик, и чесночок… А лук я теперь в фарш пережариваю, гораздо лучше получается, котлеты нежнее.

Бывший шестидесятник Вовочка, а ныне редактор газеты Владимир Царев, сел в машину, по обыкновению, не поздоровавшись с шофером. Узкий восточный глаз Умара полоснул по нему из смотрового зеркальца. Царев про себя улыбнулся. Не любит его Умар, все время сравнивает с предшественником (во хозяин! Во хозяин! Золото – не человек! Алмаз!). Сравнивает и распаляется от сравнения. Царев знал кратчайшее расстояние к сердцу Умара и, в сущности, мог его покорить. В любой момент мог, но не хотел. Отношение к шоферу было звеном в строго продуманной цепи его отношений к людям вообще, и измени он одно, придется менять другое и третье… А зачем? То, как он относится к людям, выверенно, продуманно, из теории перешло в практику, никогда пока не подводило, так что не дождется Умар, чтоб Царев сел не сзади, а рядом и первым делом спросил, как здоровье казанской столетней Умаровой бабушки. И предшественника Царева, надо полагать, бабушка не волновала. Но тот играл в демократа. Это был его стиль – быть любимцем народа. Неконструктивный стиль, если не сказать больше. Быть любимцем накладно и для дела, и для самого себя.