Россия молодая. Книга первая   ::   Герман Юрий

Воющими голосами матросы пели:

И начал товарищам каяться он

В своих превеликих грехах

Невест он позорил, обманывал жен,

Кощунствовал в божьих церквах…

Не знал, не боялся он грозных судей,

Ходил по дорогам с ножом,

И грабил и резал невинных людей,

Закапывал в землю живьем…

Матросы пели; констапель Клас, под звуки песни, в предвечерних сумерках, на соленом океанском ветру, рассказывал о богатствах московитов. Наемники слушали жадно, зрачки их светились так, словно им стоило только протянуть руку, чтобы схватить жемчуга, червонцы, дорогую парчу, меха соболей и чернобурых лисиц. И о русских женщинах рассказывал всеведущий Клас. По словам констапеля выходило, что русские красавицы — статные, с высокой грудью, румяные, податливые…

Московия казалась близкой. Еще несколько дней океанского пути — и эскадра будет у цели.

Тогда барабанщики ударят на шканцах «отпуск», и матросы в кольчугах, с ножами у бедер съедут в Архангельск. Колокола русских церквей будут звонить, приветствуя нового владыку всего Севера — короля Карла XII и его храбрых воинов. Русские бояре, смертельно напуганные флотом его величества, в парчовых шубах и высоких шапках упадут перед завоевателями на колени. А матросы пройдут гордыми шагами по улицам навечно покоренного города и будут выбирать себе дома побогаче — для грабежа и для любви…

Не знал, не боялся он грозных судей,

Ходил по дорогам с ножом,

И грабил и резал невинных людей,

Закапывал в землю живьем…

У погонной пушки, глядя вперед на пенные морские валы, стоял, задумавшись, Якоб. Буфетчик подошел к нему сзади, хлопнул по плечу, спросил:

— Что, парень? Обдумываешь приказ его величества короля? Доволен? Еще бы! Тебе повезло, здорово повезло. Ты разбогатеешь на первом же походе. Слышал, что эти разбойники рассказывают об Архангельске? А уж они-то знают что к чему. В Архангельске мы все кое-чем поживимся…

— Да, мы поживимся! — без всякого выражения повторил Якоб.

Он смотрел вперед, в беспредельный, ровно шумевший простор океана. Неподалеку корабельный палач-профос Сванте Бегге, вплетая в плетку-треххвостку пули, выводил жалостным тенором:

Ах, если б господь смилосердился к нам,

Привел воротиться бы в дом:

Я церковь построил бы, каменный храм,

И всю обложил бы свинцом…

Капеллан эскадры, коленопреклоненный, молился в своей каюте, половину которой занимал ствол пушки. Бормоча псалом, старик морщился, разбойничья песня мешала ему беседовать с богом.

Я церковь построил бы, каменный храм,

И всю обложил бы свинцом…

Фру Юленшерна слушала песню, мечтательно глядя в пенный, серо-белый океан. Полковник Джеймс, сопровождая прогуливающуюся по кораблю фру Маргрет, думал о том, как потребует себе белого коня, чтобы на нем въехать в дымящийся пожарищами, черный от копоти, распростертый перед победителями город Архангельск.

Эскадра шла на всех парусах, шведские флаги трепетали на мачтах, ветер свистел в снастях, соленые океанские брызги налетали на палубу.

Далеко-далеко мелькнули и исчезли огни Ставангера.

Матросы пели последний куплет песни:

И только он эти слова произнес,

Вдруг стало, как ночью, темно,

Попадали мачты, корабль затрещал

И канул на черное дно…