Рождественский покой   ::   Йенсен Йоханнес Вильгельм

Повсюду в окрестных домах, даже в самых бедных, ярко светились окна, для каждого эти минуты были торжественными. Тёрве Кристенсу доставляло радость смотреть, как его ребятишки с блестящими, словно алмазы, глазами жадно уплетали лоснящуюся от жира свинину, ухватив куски маленькими пальчиками. В горнице стало тепло. Хозяйка собиралась еще чем-то порадовать их; за печной заслонкой что-то бурлило и пахло слегка подгорелым. Сальная свеча, стоявшая на столе, озаряла золотым светом горницу, в которой царил драгоценный покой.

И тут кто-то стукнул в оконное стекло. Осколки посыпались Лаурине на голову. Хозяйка закричала истошным голосом. Тёрве поднял глаза и увидел, как в разбитом окне блеснула торфяная лопата.

Он встал, выпрямился во весь рост, его небритое лицо смертельно побледнело.

За окном Забулдыга, как ни в чем не бывало, заорал:

– Сейчас я тебя, святой Бонифаций, намажу дегтем, черт бы тебя побрал!

Тёрве Кристенс давно смастерил копье на случай, если Забулдыга станет угрожать лишить его жизни. Он снял копье с притолоки и пошел к двери.

Они схватились в тесных сенях. Забулдыга распахнул дверь и ворвался в дом, но Тёрве, угрожая копьем, заставил его попятиться назад. Забулдыга обрушил на Тёрве град ругательств, но копье мешало ему достать соседа лопатой. Так продолжалось довольно долго. Под конец Забулдыга изловчился и нанес удар острой лопатой. Выпад был коварным, и тяжелый, неповоротливый Тёрве еле увернулся. Он все еще не думал, что Забулдыга всерьез задумал худое. Но его начал бить озноб.

– Берегись! – закричал он, плача.

И когда Забулдыга замахнулся снова, он печально повторил:

– Берегись, а не то заколю тебя насмерть!

– Не посмеешь, чертов пророк! – дразнил его Забулдыга. Он принялся ругаться, но теперь глаза у него горели неистовой ненавистью, а язык заплетался, так что слов было не разобрать. Внезапно он перестал извергать гнусные ругательства, замолчал и, ухитрившись подскочить боком поближе, чуть не задел его лопатой... Тут Тёрве Кристенс понял, что жизнь его в опасности. Голова у него пошла кругом, в ушах зашумело. Ясное морозное небо наверху, Дверь, путь к которой загораживал дышащий злобой человек с налитыми кровью глазами, охваченный страхом дом, откуда раздавались жалобные детские крики, – все это слилось и завертелось колесом. И когда вдруг Забулдыга с гримасой палача рванулся и прыгнул вперед, Тёрве Кристенс навалился на копье всем своим тяжелым телом и проткнул ему грудь. Кровь Забулдыги хлынула струей, словно горячий суп, на древко копья и обожгла Кристенсу руки. После короткой предсмертной судороги, во время которой Забулдыга блеял, словно овца, хватал руками древко копья, лежа на спине и пытаясь ногами достать пронзившее его железо, он испустил дух.

Когда все было кончено, Кристенс вздохнул и вытер слезы. Подумав немного, он оттащил труп подальше от дома и пошел к жене и детям. Через час он уже стоял перед фогдом и признался ему во всем. Кристенса отвезли в уездный город и посадили под арест. Однако после допроса его отпустили.