Рубикон   ::   Султан-Гирей Наталья

— Сам виноват, расшумелся тогда у памятника! Вот отцы отечества и поблагодарили!

— Думаешь, твой дом загорелся по воле богов?

— Нет, это Кассий о тебе позаботился! Его рабов днем тут видели...



IV



На устах всего Рима было имя Люция Сергия Катилины. Гуляка, разорившийся патриций, Катилина неожиданно для всех пустился в политику, запугивая Сенат, грозил диктатурой плебса. Правда, одни, посмеиваясь, уверяли, что все это просто неумные забавы молодого бездельника и если Катилина и его дружки и затеяли игру в заговор, то лишь затем, чтоб припугнуть кредиторов и добиться отсрочки платежей. Другие же, наделенные более пылкой фантазией, клялись, что Катилина, не сегодня-завтра встав во главе мятежной черни, растопчет все законы, традиции и обычаи, завещанные квиритам предками-героями, и установит в Риме нечто вроде рабьего царства, к которому стремились и Евн в Сицилии, и Спартак в Риме. Там господа будут прислуживать рабам, а неразумные дети помыкать седобородыми родителями.

Но что бы Катилина ни замышлял, покамест он лишь изводил своими непристойными выходками весь Сенат.

— Доколе ты, Катилина, будешь истощать терпение наше? — Голос Цицерона гремел под гулкими сводами сенатской курии. Заученно плавным жестом он воздел ладони к небу.

Катилина облокотился на спинку передней скамьи и уронил голову на скрещенные руки. Казалось, он спал. Сенаторы, кто с трепетом, кто со злорадством, внимали ораторским громам прославленного ритора.

Четырнадцать первых мраморных скамей с широкими спинками, сбегавшие амфитеатром к серебряному Алтарю Победы, занимали исконные отцы отечества — Фабии, Эмилии, Валерии, Корнелии, Сергии, Юнии, Юлии. Тут было много молодежи. Знатные сироты заседали в Сенате по наследственному праву. Позади сидели приписные отцы отечества — богатые всадники и прославленные воины, избранные за личные заслуги.

Все сенаторы были равно облачены в белоснежные туники и тоги, окаймленные узкими пурпурными полосами — латиклавами. На ногах красовались алые сапожки с вышитыми отворотами — знак их высокого сана. В курульных креслах по бокам серебряного Алтаря Победы восседали, все в белом, оба консула: коренастый, еще не старый, Люций Бальб и весьма родовитый, щуплый, но бодрящийся старичок Марк Брут — супруг известной красавицы Сервилии. Злые языки рассказывали, что однажды на дружеской пирушке Брут спьяну брякнул: "Когда Республика будет в опасности, я соберу легион из любовников моей жены и своей численностью мы устрашим любое войско!"

Среди друзей и поклонников Сервилии называли немало знаменитостей. И ревностный хранитель патрицианских традиции Марк Порций Катон, и надежда плебса Гай Юлий Цезарь приятельски встречались в ее доме. В Сенате же их разделяла непримиримая вражда.

Вожди партий сидели на своих обычных местах: Цезарь и Катон — в кругу равных по крови, богач Марк Лициний Красс — среди приписных отцов отечества.

Цезарь перешептывался с соседями, играл кистями низко повязанного пояса, точно хотел деланной развязностью подчеркнуть, что считает весь риторический пыл оратора комедией.

Цицерон с пафосом перечислял злодеяния Катилины: потеряв стыд и чувство нравственной пристойности, Люций Сергий Катилина, стремясь к своим преступным целям, вступил в тайные переговоры с вождями варварских племен. Обещал им льготы, конечно, за счет народа римского.

— Докажи! — крикнул Каска, друг обвиняемого.

— Если он не заключил еще дружбы с варварами, то он ищет только случая, чтоб продать им Рим! — патетически воскликнул Цицерон.

— Подозрения — не доказательства! — Цезарь взглянул на Красса, ища поддержки, но Богач отвернулся. Человек, промотавший не одно состояние, задолжавший ростовщикам всего Рима, рассчитывать на его поддержку не мог.