Русская рулетка   ::   Ершова-Кривошеина Ксения

Он был коллекционером живописи и имел большую галерею в Лондоне. Что его привело в те годы в СССР, не знаю, но он побывал и в Москве. Совсем не так давно Оскар Рабин в Париже вспоминал Эсторика и говорил мне, что его галерея существует до сих пор. Видимо, рассказы о новоиспеченном "русском авангарде" докатились тогда и до Лондона.

Конечно, по приезде в Ленинград Эсторика иностранный отдел Союза художников дал ему адреса вполне официальных и апробированных художников. Но "неиспорченный" телефон подсказал ему тех художников в списке, которые работали "за шкаф", чьи картины не могли быть выставлены в стенах ЛОСХа. Среди них были, такие как П. Кондратьев, В. Матюх, А. Каплан, мой отец И. Ершов... и наверняка другие, о которых мы не знали. Все посещения держались в тайне, но какая тайна могла быть от следовавших по пятам за англичанином лиц из КГБ.

Помню, что именно Анатолий Львович Каплан привел к нам Эрика Эсторика. После первого посещения Ленинграда он приезжал еще два раза. Влюбился в литографии А. Каплана, его серию к Шолом-Алейхему, сумел вывезти их и выставить в Лондоне.

Благодаря этому Анатолий Львович приобрел известность и возможность лечить свою единственную больную дочь Любочку. С моим отцом их связывала старая дружба и халтура: они писали официальные портреты сухой

кистью и панно для украшения парадов. Работали в две руки - Анатолий Львович писал костюм персонажа, а папа лицо. Прекрасно помню наши посещения дома Капланов и потрясающе вкусную еврейскую кухню - фаршированную щуку и сладости, которые готовила его добрейшая жена.

Эсторик был огромного роста, толстый, с черной клочковатой бородой и сигарой; он походил на персонаж сказки "Синяя Борода". Простота общения между Эсториком и отцом объяснялась тем, что оба хорошо говорили по-немецки.

Как-то сразу образовалась в нашей квартире таинственность, радость и страх. Помню, как мама готовила нечто типично русское (чем удивишь миллионера?), а толстяк с удовольствием лопал щи с грибами, блины с селедкой и запивал все стопкой водки. Мне он казался милым, но уж очень из неизвестности - "оттуда", почти как изображали в журнале "Крокодил" капиталистов.

Отец был в большом эмоциональном возбуждении и показывал свои работы с каким-то остервенением. Начал с живописи, потом, устилая весь пол в комнате (она же заменяла мастерскую), замелькали кипы черно-белых рисунков, гуашей, акварелей. Англичанин купил много папиных работ. Отец был счастлив, и не только потому, что Эсторик хорошо заплатил, но и потому, что это было для него настоящим первым признанием со стороны коллекционера, да еще иностранца. Благодаря папе Эрик смог познакомиться еще с несколькими художниками, которые начинали в то время стремиться к эксперименту.

Но после отъезда Эсторика ощущение радости и праздника в доме смешалось со страхом.

Не знаю, почему я выглянула в один из вечеров в окно; на улице под нашими окнами я увидела серого цвета "победу", рядом, прислонившись к ней спиной и внимательно наблюдая за нашими окнами, стоял мужчина. На следующий день история повторилась. Внутри меня что-то похолодело. Отец и мама сидели на кухне. Ох уж эти кухни шестидесятых годов! Это было излюбленное место посиделок наших друзей, сколько было там выпито и сколько тайн доверено их стенам!

"В следующий раз мы его (англичанина) пригласим с кем-нибудь из наших знакомых... все равно с кем, соберем компанию, а они ведь свидетели. Мало ли что нам еще предстоит в связи с ним", - сказал отец. Я услышала это совершенно случайно, но сколько вопросов я сразу же задала себе! Потом он перешел на шепот, заговорил, что постоянно чувствует за собой слежку, что видел странного вида людей, топтавшихся у нас в подъезде.