Русская рулетка   ::   Ершова-Кривошеина Ксения

Это психологическое затишье с перетягиванием каната длилось недели две. Господь услышал наши молитвы! И настал все-таки день, когда отец поехал во Французское консульство, потом покупал билеты и доставал справку от врачей с разрешением на транспортировку больной во Францию. Мама с Иваном должны были сесть в самолет 7 ноября, в день рождения моего отца (когда-то он сам уезжал в Женеву именно в этот день!).

Состояние его к моменту отъезда мамы и Ивана напоминало клиническое сумасшествие. Он стал собирать чемоданы в дорогу, и тут началось нечто ужасающее. Отец выгребал вещи из шкафов, сваливал в кучи и выносил все на помойку. Костры, которые он зажигал во дворе, курились до утра, и отвратительно пахло бумагой, жжеными тряпками и кожей. Некоторые вещи он раскладывал на цветочных клумбах, прохожие в недоумении останавливались, видели еще новые, красивые вещи и, в конце концов, брали их. Бедный Иван жался в страхе к больной бабушке, а она была бессильна, прикована к постели и находилась в полной власти отца. Каждый день мучительного ожидания превращался для меня в нечто похожее на ожидание смертной казни - а вдруг в последний момент ее перенесут, отменят или заменят на пожизненное заключение!

День приезда настал. В аэропорт нас повез Степан Татищев. (Дорогой, любимый всеми Степан! Как мало о нем вспоминают после его кончины, а ведь его имя должно быть вписано золотыми буквами в списки настоящих борцов Сопротивления против советской власти. Сколько ценнейших рукописей им было вывезено на Запад в самые страшные годы, и скольким людям он помог...)

Мое состояние не поддавалось никаким описаниям. Неотрывно я смотрела на табло, где сообщалось о прибытии самолетов. Именно их рейс пока опаздывал на час. В это время в России шел досмотр мамы и Ивана. Мои друзья, провожавшие их, старались успокоить Ивана. Он был как зверек, который чувствует опасность и инстинктивно жмется к людям в надежде на спасение. В какой-то момент он вцепился в руку бабушки, да так с ней и не расставался. Мама лежала на кровати-каталке, Иван рядом, их попросили раздеться и приступили к шмону. Он был основателен, бессмыслен, унизителен и груб. Кажется, собирались разбирать костыли, в них можно было спрятать бриллианты, мальчика попросили открыть рот и тщательно осмотрели его тельце. Бедная мама, с трудом сдерживающая боль, сама раздевалась и одевалась после обыска. Родина провожала с любовью, чтобы надолго запомнилось!

Прибытие самолета откладывалось еще на сорок минут. Никита и Степан пытались меня успокоить...

Я помню, как по длинной, прозрачной кишке эскалатора аэропорта Шарль де Голь подымается большое кресло с мамой, рядом стоит столбиком с детским рюкзачком Иван, вот они выплывают к нам, мы все растеряны, счастливы, слезы волнения и радости. Иван из-под своей белобрысой челки строго смотрит на двух незнакомых мужчин перед собой и, обращаясь именно к моему мужу, говорит: "Это ты, Никита? Мне злые дяди смотрели в карманы".

* * *

Паутина простертых рук тянется с голосом из забытого,

Мне бы снова закрыть глаза и увидеть тебя живого.

Казалось, несколько сеансов гимнастики, массажи, уход - и здоровье мамы восстановится. Но боли не прекращались, и мы показали ее специалисту. После рентгена хирург сказал нам: "У вашей матери начинается гангрена, необходимо немедленно делать операцию. В ином случае придется ампутировать ногу".

После операции вся клиника сбежалась смотреть на "восьмое чудо света" предмет, он же гвоздь, он же деталь самолета. Ничего подобного французские врачи не видали. Гвоздь причинял боль, и начиналось нагноение.