Салават Юлаев   ::   Злобин Степан Павлович

Скоро он прогонит его в будет царствовать, а та собака, теперешний хан джюнгарцев, которому ты служишь, будет казнён, как и ты.

Я взглянул на будущего хана джюнгар и узнал его: у него не было носа и одного уха, и у него была большая чёрная борода.

Я крикнул ему:

— Кара-Сакал! Брат! Я — Юлай! Вели отпустить меня!

Он вздрогнул и оглянулся, сдержал своего коня и сказал, обратясь не ко мне, а к воинам, которые тащили меня:

— Я не знаю этого человека. Рыжий кобель его брат! Дайте рабу плетей за такую дерзость!

А когда кайсак ударил меня плетью и рассёк мою спину до крови, хан усмехнулся:

— Хочешь братом быть знатному человеку, ты, придорожная грязь!

— Салтан-Гирей, ты не узнал меня? Я — Юлай! — простонал я с мольбою.

— Моё имя Чогбас — хан Пресветлый, поганый раб, — ответил он мне. — Бейте раба плетьми за то, что он не знает моего имени, — сказал он воинам.

И они били меня плетьми и заставляли бежать за конём, пока я не упал, потеряв слух и зрение. Ночью меня подобрал нищий старик, затащил в свой камышовый шалаш и привёл в чувство. Он вывел меня в степь и указал мне тропу через степи к родному Уралу…

Больше я не видел неверного, лживого хана и не слыхал о нём…

Когда я пришёл домой, мой отец готовился к смерти. Он заявил меня бежавшим из плена от кайсаков. Русский начальник долго выспрашивал меня и отпустил.

Велик аллах!

Когда у царицы была война с прусским ханом, она позвала башкир на войну. Я поехал и смело дрался, я получил медаль за войнуи стал сам начальником. Потом я вернулся домой и с тех пор живу спокойно.

Прошли года, и вот я стал старшиною юрта.

Вот я был батыр, а теперь я слуга царицы. И нет больше батыров, смирился народ.

Лук Ш'гали-Ш'кмана лежит на дне сундука, и кто из вас натянет его?! Кто избавит народ от беды и неволи?!»

Юлай замолчал. Молчали и окружавшие, словно тяжёлым камнем, придавленные рассказом о жестокой корыстной лжи хана.

Старший сын Юлая, Ракай, вынул курай из рукава, послюнявил камыш у клапанов и, приложив его в угол рта, загудел медлительную, как мёд, и дикую, как степной табун, бессловесную песню.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ



Светало. Из горной теснины, где рвалась и клокотала между камнями речка, подымался клочьями бородатый туман, цеплялся за скалы, тянулся по кривым лапам сосен и ползал огромной змеёй по долине правого берега.

Лошадей не было видно. Если бы не знать, что по берегу ходит табун, то их можно было принять за сказочных чудищ, обросших туманом, как шерстью.

В высокой росистой траве нырнула собака. Почуяв знакомый запах, жеребец, вожак табуна, фыркнул и спокойно сощипнул из-под ног пучок росистой сочной травы. За собакой появился из тумана человек. Но запах его вожаку табуна был тоже знаком, как запах собаки, и жеребец, не тревожась больше, махнул хвостом и густо, бодро заржал. Молодые жеребчики в табуне вторили ему весело и крикливо. Вожак табуна потянулся мордой к пришедшему человеку, ожидая привычной подачки.

— Ай ты хитрый какой — догадался! — засмеялся человек, протянув жеребцу половину лепёшки, которую тот осторожно взял из рук одними губами.

Другой половиной лепёшки человек подманил молодого гнедка, и как только тот доверчиво потянулся к приманке, так тотчас тугая петля волосяного аркана обвила его шею. Жеребчик рванулся, попробовал вскинуться на дыбы, но, затянув ещё крепче петлю, растерянно остановился, и не успел он опомниться, как тотчас был ловко взнуздан, и всадник, уже вскочив ему на спину, свистнул… Жеребчик попробовал снова вскочить на дыбы, но, осаженный крепкой привычной рукой, опустил передние копыта, сделал несколько капризных скачков и, дрожащий, разгневанный, присмирел…

— Пошёл! — крикнул всадник.