Самострел   ::   Крусанов Павел

Левины дружки кутили в излюбленном месте всех мельновских выпивох — в новом кабаке, что открылся у железнодорожного моста, — в отдельном кабинете, шумно, песенно, как принято у приказчиков и купеческих сынков, если они не болеют печенью. Приятели подошли к самому разгару, когда уже орались в несколько глоток частушки настолько непристойного содержания, что не каждый человек решился бы повторить их даже про, себя. Но барчонок не заподозрил никакого подвоха, он и в уме не держал, что друзьям возможно обходиться между собой неблагородно. Без опаски он вошел за Левой в кабинет и если испытывал в тот миг трепет, то лишь от ожидания обещанной встречи... Ей-богу, на него бы стоило взглянуть—ведь не часто встретишь каменного истукана с глазами в целковый и со съехавшей на плечо челюстью, — когда, пройдя в дверь, он увидел, кроме квартета орущих молодцов, двух полуголых срамниц и свою красавицу, что сидела на столе среди салатов, рюмок, поросятины в одних кружевных панталонах и даже не думала прикрывать розовых сосков перед входящими.

— Эта девка рядилась в кружевные сподники, — говорила кухарка. — И то правда— у ней хватало родственников, кому хвастать!

Уши и щеки барчонка вмиг обварились до багрянца, белели только два рубца на пунцовой мочке, — он шагу не мог ступить дальше двери, прислонился к косяку и пялил свои целковые.

Им налили штрафные. Лева Трубников треснул свою рюмку за столом, а барчонку сама Катерина поднесла к двери: этот, говорит, что ли, мой нежный воздыхатель? выпей, сладенький, а то, гляди, совсем освеклился! Но он рюмки не взял — только пыжился, ворочал глазами да хватался рукой за сердце. А Лева треснул еще, закусил прямо из салатницы и говорит: не теряйся, она у нас добрая — проси, чего надо, получишь вдвое! Барчонок на него так и зыркнул — только теперь, небось, начал понимать, что его дурачат. А Лева опять: смотрите, как ему наша Катька по нраву, он ее сейчас до костей проглядит! — и давай ржать, следом все, только барчонок и слова не сказал, до того его хватил столбняк.

Все же его усадили за стол и вставили в пальцы рюмку. Вид у него был такой, что, казалось, будь на полу ковер или какая-нибудь щель в обоях, так он бы туда с радостью влез, лишь бы укрыться с глаз долой.

— А представьте-ка, что творилось у него в голове!

Веселье покатилось дальше: пили и снова наливали, хохотали, горланили песни, тискали задастых девок, — потом Катерина уселась барчонку на колени и давай пихать ему в открытый рот соленые грибы со сметаной. Хохочет, как тот пялится и рта закрыть не может, хоть сметана уже течет с подбородка. А один молодец подскочил к Леве с какой-то бумажкой и говорит: глянь, Катьке новую поэзию подкинули, почище прежних! Лева взял бумажку и стал читать, перекрывая гам:



Порой иду вдоль улиц шумных

И вижу грязных мужиков,

Торговок уличных, толпу у кабаков...

Я так же беден, как они,

Нищ духом с самого начала,

Но мне живительные сны

Душа больная прошептала:

«С сестрой ты встретишься в пути.

Прочь от соблазнов смерти липкой,

Гнилой, с беззубою улыбкой

Лишь с ней сумеешь ты уйти».

Тебя я встретил. Ты — как луч!

Ты — как смычок для музыканта,

Как вдохновительница Данта,

Как солнца лик в болоте туч!

Ты так чиста!.. Твои уста,

Увы, не встретятся с моими.

Лишь в полночь дорогое имя

Произнесут мои уста.

Твой взор создал жестокий рок

Не для моей кривой личины.

Пишу тебе... Так из пучины

Болотный светит огонек!



Лева читал, погогатывая.