Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь   ::   Анчаров Михаил Леонидович

- Что на нас накатывает? Почему все время дай-дай-дай?.. Уже все есть, что нужно человеку для существования, а все дай - дай - дай…

- А что нужно человеку для существования?

- Человеку нужны штаны, пельмени и чтоб крыша не протекала.

- Ты как Толстой, - сказал Васька. - Толстой считал, что человеку нужно всего полтора метра земли… Но на это Чехов ответил: полтора метра нужны не человеку, а трупу. Человеку нужен весь мир.

- Толстой не о том говорил. Полтора метра земли в собственность действительно нужны трупу. А человеку земля в собственность вовсе не нужна. Если Чехова тоже понять буквально, как он понял Толстого. Если человеку нужен в собственность весь мир, то где набрать этих миров, чтобы по штуке на рыло? Меня тошнит.

- Хочешь воды?

- Меня сердцем тошнит, - сказал Сапожников. - Тут так. Либо все классики врали, когда писали о России, либо всякий искусственный динамизм - это не Россия.

- Россия тоже уже другая, - сказал Васька. - Россия - европейское государство.

- Что значит - европейское? Головастики, что ли, главное? В России талант главное. А талант - это дойная корова. Ему нужно, чтобы его доили. Недоеная корова болеет… Я дойная корова! Я болею, когда меня не доят… Корова любит ласку, и музыку, и зеленые поляны. Тогда она перевыполняет план по маслу и простокваше… Корову надо доить, чтоб она не болела… Но ее нельзя заставлять участвовать в скачках!.. Я не хочу быть гоночной коровой!..

Раздался телефонный звонок.

- Да иду я, иду, - сказал Сапожников.

- Он сейчас идет, - сказал Васька, послушав захлебывающуюся трубку, и обернулся к Сапожникову: - Твой товарищ шумит… Он сейчас выходит, пиджак надевает. - И осторожно придавил никелированную пупочку на телефоне.

- Ну, помчались, - сказал Сапожников и вышел.

Он шел по мягкой коридорной дорожке, на него накатывали пылесосные вопли из полуоткрытых номеров, и Сапожников бормотал:

- Я иду по ковру… он идет, пока врет… вы идете, пока врете…

Потом он сбежал в вестибюль и распахнул стеклянную дверь на улицу.

- Не надо врать, - сказал Сапожников Барбарисову, который гневно шел по серому тротуару. - Не надо врать, Барбарисов… Тебе вовсе не хочется, чтобы наш проект сегодня прошел удачно.

Это было странное время, без счастливых событий. Холодно, очень холодно.



Глава 22

ТРЕТЬЯ СИГНАЛЬНАЯ



Это было утром в сорок седьмом году, в мае, когда Сапожников с хрустом открыл слежавшуюся обложку и записал в "Каламазоо", что, по его предположению, основная форма движения материи - шаровая пульсация. А из этого вида движения вытекают все остальные. Ему тогда было двадцать четыре года.

Сапожников сидел как-то с Дунаевым, который демобилизовался уже давно, в сорок четвертом году, а Сапожников только что, в сорок седьмом, и потому Дунаев уже адаптировался в мирной жизни, а Сапожников еще не адаптировался.

- А это что? - спросила Нюра.

- Что? - спросил Сапожников.

- Ну, это, адап… как это? - сказала Нюра.

- Адаптироваться, - сказал Сапожников.

Нюра помолодела за эти годы - прямо ужас что такое. Сапожников когда маленький еще был в Калязине - Нюра была старая, а теперь с того времени еще двенадцать лет прошло, и Нюра стала молодая, а все постарели. Все думали - когда война первый перелом прошла, отступление, эвакуация, а потом стала очень трудной жизнью, голодом стала, тоской от потери близких, иногда грязью стала, потому что не все выдерживали такое, но все же осталась жизнью, тогда думали: уж теперь-то для Нюры все. Не иначе, шлюхой будет. И ошиблись.

Сколько жен не выдержало, сколько вернувшихся с войны нашли свой дом разрушенным не снаружи, а изнутри, а Нюра всех обманула.

Вернулся Дунаев, Нюра дверь открыла и улыбнулась медленно.

- Здравствуй, - сказала. - Соскучился?

Как будто он с рыбалки пришел.