Сашка Лебедев   ::   Астафьев Виктор

Убить могло? Могло — и не убило. Видать, в рубашке родился, иначе бы конец.

Олегу сегодня явно везло. Лишь только, кособочась, вышел он из-за барака и остановился оглядеться, думая о своей удачливости, сзади послышалось:

— Эй, малый, ты куда провалился? Автобусы пришли, я тебя искал, искал.

«Точно, в рубашке!» — окончательно решил Олег, но виду не подал.

— Что мне автобусы! — небрежно сказал он и похвастался: — Я на иностранной машине прикатил в обнимку с полковником!

— Эка невидаль! Кабы с полковничихой! С полковником-то и я езживал. Как рана?

— Болит, но терпимо…

— Терпимо? И у меня тоже. Слушай-ка, боец Глазов, а ведь ты мне нужен, — сказал Сашка, цепко, оценивающе оглядывая Олега, будто видел его впервые. — Жрать хочешь?

— Спрашиваешь!

— Спать?

— Спрашиваешь!

— Тогда не задавай больше вопросов и действуй, как скажу.

…К столу, за которым сидела девушка с невыспавшимися серенькими глазами, почти автоматически тыкающая пером в чернилку, в бумагу, в чернилку, в бумагу, — к столу этому продвигались двое раненых. Один из них, с двумя орденами Славы, тремя медалями и гвардейским значком, вел в обнимку молоденького солдатика без медалей. Был тот в сохлой кровище с ног до головы, в разорванной гимнастерке. На плече толсто напутаны бинты. Глаза захлопнуты густыми, девчоночьими ресницами, губа закушена. Тот, что с орденами, скорбно-озабоченным голосом просил:

— Минуточку, товарищи, одну минуточку, Прошу прощенья, — и, не слишком торопясь, но и не особенно задерживаясь, продвигался к столу по неохотно раздвигающемуся коридору. Девушка с усталыми глазами, завидев этих раненых, без разговора взяла два бланка.

— Фамилия?

— Моя Лебедев, а его, — кивнул он на Олега, — Глазов. Извините, что я за двоих. Растрясло его в дороге.

Девушка быстро заполнила подорожные и крикнула вправо, через плечо тонким властным голосом:

— Этих в первую очередь в санпропускник!

Но Лебедева и Глазова как-то заносило и заносило в сторону от санпропускника и занесло к столовой.

Увидев, что на крыльцо столовой они не ползут, а идут, и довольно проворно, один из раненых восхищенно прошептал:

— Ловкачи-и!

На каждого человека в столовой был приготовлен стакан какао и порция белого хлеба с тонким брусочке масла. Сашка размял масло пальцем по куску, помог то же самое сделать Олегу. У того совсем отяжелела и не шевелилась левая рука. А с одной рукой Олег еще не приспособился жить.

В один прихват, без всяких слов они проглотили еду. Сашка облизнулся, ковырнул ногтем в зубе, глядя при этом заинтересованно на соседний стол.

— Пикирнем?

Съели по второй порции. Сашка уже не ковырял в зубе, а просто всеми ногтями прошелся по зубам, как по клавишам. Получилось у него что-то похожее на веселый марш.

— Пикирнем?

Они побывали еще за двумя столами и почувствовал, что наконец-то их проняло. Сашка больше не играл на зубах, а уютно зевнул:

— Попили, поели, табачку б теперь найти!

Он захватил еще одно место и, немного порядившись с одним молоденьким сержантом, уступил его за две щепотки махорки.

— Тут жить можно! — заключил Сашка и по-домашнему развалился за столом, припрятав дымящуюся цигарку в рукав.

— Товарищ боец, покушали, и ступайте в санпропускник, дайте возможность другим покушать, — сделал Сашке вежливое замечание дежурный по столовой, тощий-тощий ефрейтор с почти фиолетовыми губами. Можно было подумать, что он me в столовой работает, а в протезной мастерской.

— Покушали! — недовольно фыркнул на ефрейтора Сашка. — Кормили бы тебя дети так под старость лет.

— А что я могу сделать? — виновато развел ефрейтор руками. — Норма есть норма…

Сашка хотел еще покуражиться над ефрейтором, но Олег вытеснил его из столовой.