Секреты чеховского художественного текста   ::   Гвоздей Валерий Николаевич

Часть из них Василий втискивает в одну громоздкую, неуклюжую фразу: "Давно искал я случая познакомиться с Вами, жаждал, потому что наука в некотором роде мать наша родная, все одно как и цивилизацыя и потому что сердечно уважаю тех людей, знаменитое имя и звание которых, увенчанное ореолом популярной славы, лаврами, кимвалами, орденами, лентами и аттестатами гремит как гром и молния по всем частям вселенного мира сего видимого и невидимого т.е. подлунного" [С.1; 11].

Бросается в глаза словесная избыточность, тавтологичность речи Семи-Булатова, нагнетание однородных, по его мнению, слов. Василий ставит в один ряд разноуровневые понятия, из достаточно далеких друг от друга сфер жизни, стилей и речевых ситуаций. И сравнения здесь тонут в нагромождениях слов, подавляемые алогизмом, нелепым словоупотреблением, создающим против воли отставного урядника из дворян каламбурные или оксюморонные эффекты. Вот уж точно слова "удивляются соседству друг друга"!

Но не этот горацианский тезис стал здесь определяющим.

Ведущим принципом, организующим текст, является алогизм. Василий Семи-Булатов непринужденно и без натуги, с легкостью абсолютного невежества соС.8

единяет "далековатые идеи" и противоречащие друг другу стилистические нормы.

В письме нашло исчерпывающее выражение хаотичное, лишенное элементарной культуры мышление героя, претендующее, между тем, на истинность и даже учительность.

Еще одним источником комизма и признаком духовного "разброса" становится очень естественный, не требующий от Василия никаких внутренних усилий, неоднократный переход от менторской интонации к прямо противоположной: он то указывает соседу на "логические ошибки", с некоторым оттенком снисходительности, глядя на него сверху вниз, то предается самоуничижению, в духе литературной традиции прошлых веков, опять-таки соединяя несоединимое и, как ни странно, воссоздавая в общих чертах стиль писем Ивана Грозного, адресованных опальному князю Курбскому.

В том же духе выдержаны и отрицательные сравнения: "Если бы наши прародители происходили от обезьян, то их не похоронили бы на христианском кладбище; мой прапрадед например Амвросий, живший во время оно в царстве Польском, был погребен не как обезьяна, а рядом с абатом католическим Иоакимом Шостаком, записки коего об умеренном климате и неумеренном употреблении горячих напитков хранятся еще доселе у брата моего Ивана (Маиора). Абат значит католический поп" [С.1; 12].

Не менее колоритный пример отрицательного сравнения:

"Я недавно читал у одного Французского ученого, что львиная морда совсем не похожа на человеческий лик, как думают ученыи" [С.1; 15].

Но чаще всего цитируется другое сравнение, комически отразившее те же общие закономерности текста: "Всякое открытие терзает меня как гвоздик в спине" [С.1; 14].

Используется Семи-Булатовым и перифраз, еще один явный "гость", но не из предшествующих литературных эпох, как можно было бы предположить, а скорее всего из провинциальных велеречивых газеток: "Рубль сей парус девятнадцатого столетия для меня не имеет никакой цены, наука его затемнила у моих глаз своими дальнейшими крылами" [С.1; 14].

Нет необходимости приводить другие менее выразительные и менее "свежие" тропы из письма отставного урядника; все они выдержаны в одном ключе, подчинены принципу алогизма и невежественной стилистической эклектики. И сравнения здесь не являются исключением, они включены в эту систему и почти поглощены ей.

Характерно, однако, что уже первый опубликованный рассказ начинающего писателя отразил его интерес к проблемам человеческого сознания, к особенностям картины мира, создаваемой индивидуальным сознанием.

Создавая "аналитический" опус под названием "Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?" (1880), своего рода перечень беллетристических банальностей, и словно давая зарок - постараться избежать их в своем творчестве, А.