Семейная жизнь весом в 158 фунтов   ::   Irving John

Сделать это оказалось проще простого, тренер занимал какой-то почетный пост, подвизаясь на кафедре атлетики, и я спросил, помнит ли он борца по имени Северин Уинтер, категория 157 фунтов.

– Помню ли я его? – сказал тренер. – О, он подавал большие надежды. У него было все необходимое, были амбиции и агрессивность, если вы понимаете, о чем я.

Я сказал, что понимаю.

– Но он проигрывал в главном, он не мог совладать со своей психикой. Не то чтобы он попадал под психологическое влияние противника, нет. Но он делал ошибки. Делал только серьезные ошибки. И не так уж много, – поразмыслив, решил тренер. – В крупном матче и одной вполне достаточно.

– Уверен, что достаточно, – сказал я. – Но ведь однажды он был вторым в соревновании Большой Десятки в весовой категории до 157 фунтов?

– Ага, – сказал тренер. – Но с тех пор весовые категории переменились. Сейчас это уже 158. Раньше было – 123, 130, 137, 147, 157 и так далее, а теперь стало 118, 126, 134, 142, 150, 158 и так далее, ну, вы понимаете.

Я не понимал, да и не очень-то хотел. Жизнь университетского профессора вязнет в мелочах, но что может быть скучнее бесконечной статистики спорта?

Иногда я козырял этим в разговорах с Уинтером:

– Неплохо, Северин, посвятить себя области, где изменения составляют один фунт за десять лет.

– А что твоя история? – отвечал он. – Сколько фунтов прибавила цивилизация? Думаю, около четырех унций со времен Христа и пол-унции со времен Карла Маркса.

Уинтер был образованным человеком, его немецкий был, конечно, безупречен, и преподавателем он был хорошим – при том, что далеко не все носители языка могут научить ему. И тренером он был хорошим, хотя получил эту работу случайно. Его взяли в университет как преподавателя немецкого, но он не пропускал ни одной тренировки и вскоре стал неофициальным помощником тренера – борца тяжелого веса из Миннесоты, который побеждал и в Большой Десятке, и в национальном чемпионате в то время, когда Уинтер выступал за Айову. Бывший чемпион-тяжеловес внезапно упал замертво от разрыва сердца, демонстрируя какой-то сложный прием.

– Сначала мне показалось, что он просто неправильно выполнил прием, – говорил Уинтер.

Оставшись посреди учебного года без тренера, кафедра атлетики предложила Уинтеру занять освободившееся место. Он признался Эдит, что это была его тайная мечта. Его команда продемонстрировала такие высокие результаты, что на следующий год он получил ставку главного тренера, вызвав лишь легкие пересуды среди тех, кто позавидовал его двойному заработку. Только его враги на кафедре иностранных языков и литературы могли заявлять, что Уинтер мало времени уделяет студентам, изучающим немецкий язык, из-за занятости на новой работе. Но в лицо, естественно, никто ему этого не высказывал. Желающих изучать немецкий стало, между прочим, намного больше, так как Уинтер порекомендовал всем членам борцовской команды брать у него уроки немецкого.

Уинтер утверждал, что занятия спортом помогают ему преподавать язык (он, правда, утверждал, что они помогают во всех его делах – так прямо и говорил, вслух, в разных компаниях, держа свою руку на тугой попке Эдит, хватая ее за плечи так, что та теряла равновесие, расплескивая содержимое бокала: «Спорт помогает мне абсолютно во всем!»).

Их взаимная привязанность казалась искренней, но странной. В первый вечер нашего знакомства, по дороге домой, мы с Утч, полные интереса к ним, обменивались впечатлениями.

– Боже, он выглядит как тролль, – сказал я Утч.

– Зато тебе явно нравится, как выглядит она, – сказала Утч.

– Он – просто похож на огромного карлика, просто пародия.

– Я тебя знаю, – сказала Утч; она положила тяжелую руку мне на бедро. – Тебе нравятся женщины ее типа, тонкие лица. Порода – так бы ты сказал.