Семеро против Ривза   ::   Олдингтон Ричард

 — Дорогой мой Джон, ты, видимо, забыл, что, когда родился Бейзил, мне было всего восемнадцать лет.

— Восемнадцать?! — Мистер Ривз в изумлении уставился на нее. Должно быть, он вспомнил другую цифру, но одновременно вспомнил и о том, что с дамами о хронологии не спорят. — Хм!

Мистер Ривз надел очки и принялся листать «Дейли телеграф». На протяжении многих лет мистер Ривз читал утреннюю газету в поезде девять ноль пять, среди покачивающихся котелков, дыма вересковых трубок, шуршанья переворачиваемых страниц и бессвязных фраз, которыми обмениваются взрослые люди, сообщая друг другу по секрету то, о чем все — не только они — уже успели узнать из газет. И вот то ли из-за отсутствия этого привычного окружения, то ли с похмелья, но мистер Ривз никак не мог приступить к внимательному и неторопливому чтению газеты, о, чем он так давно мечтал, как об одном из удовольствий, уготованных ему новой Золотой эрой.

— А где Марсель? — осведомился он, пронизывающим взглядом посмотрев поверх очков на жену.

— Она еще не встала, душа моя.

— Это почему же? Уже без четверти десять.

— Но ведь она еще совсем ребенок, — мягко возразила миссис Ривз. — Ей необходим сон.

— В таком случае она должна раньше ложиться. Кто поздно встает, тот все упускает в жизни. Когда ты настаиваешь на том, что ей надо выдать ключ от дома, или смотришь сквозь пальцы на то, как она кривляется перед целым табуном юнцов, — тут ты не считаешь ее ребенком!

— Ах, Джон! Не будь тираном! — промяукала миссис Ривз. — К молодежи надо относиться нежно и снисходительно . Им нужно давать свободу. Если вмешиваться в то, с кем они дружат, или в их сердечные дела, можно только подтолкнуть их к тому, от чего так хочется уберечь.

— Возможно, возможно, — сказал мистер Ривз, слегка сбитый с толку столь неожиданным проявлением здравомыслия у собственной жены. — Но только ты позволяешь им делать все, что взбредет им в голову, а потом говоришь, что об этом ни в коем случае не должен знать папа, потому что папа этого не поймет, а вот мамочка понимает. Почему ты завела такой порядок в доме, почему дети никогда ни с чем не приходят ко мне? Меня ставят перед fait accompli [2] , и если это какая-нибудь глупость, которой я вынужден положить конец, тебе достается вся благодарность, а мне — все обиды.

— Ах, Джон, ты же знаешь, что это не так. Я чуть не с колыбели всегда внушала им, что нужно любить и уважать отца.

— И одновременно все делала для того, чтобы они не проявляли этих чувств.

— Джон!

Почувствовав, что он зашел слишком далеко, мистер Ривз поспешно воздвиг заслон из «Дейли телеграф» и укрылся за него. С чего это он вдруг так разошелся? Он заметил, что даже руки у него слегка дрожат от досады. Должно быть, это проклятый Бон 1919-го года превращает человека в комок нервов. Жаль. Только бы не испортить свой первый день Свободы. Извиниться?

Он осторожно глянул поверх газеты на жену, пышную, все еще привлекательную даму с розовыми щечками, прекрасными зубами и темными волосами, лишь слегка тронутыми сединой. Она решительно смахнула с глаз горестную слезинку.

— Извини, что я дал волю языку, — порывисто произнес мистер Ривз, опуская свой заслон. — Перегнул палку. Что-то нервы сегодня разошлись. Еще не привык. Прости, пожалуйста.

— Ах, это такие пустяки ! — кротко улыбнулась миссис Ривз. — Я тебя прекрасно понимаю. Но так плохо , когда члены семьи начинают ревновать друг друга, правда? Что поделаешь, если дети так к нам относятся, мы же не вольны ничего изменить, верно?

— Хм… По-видимому, нет, — не вдаваясь в рассуждения, изрек мистер Ривз: волна раскаяния, захлестнувшая было его, начала спадать.