Сезон дождей   ::   Штемлер Илья

 – Так они уже приходили ко мне, спрашивали, – встревожился Евсей Наумович.

– Ко всем приходили. Теперь по второму заходу. Сличают, – ответил Аркаша. – Между прочим, на вашей площадке какой-то тип ошивается. То ли вас ждет, то ли кого с вашего этажа.

Евсей Наумович пожал плечами. Кто это мог быть? Или Эрик пришел, старый приятель, давно не виделись. Но Эрик обычно звонит заблаговременно.

Аркаша натянул поводок, увлекая псину на прогулку в парк через улицу. Тотчас из подвального оконца выпрыгнули две кошки – рыжая и серая, – дождались, когда уберут страшного пса. Прошмыгнув вдоль поребрика, кошки взметнулись на мусорный бак и исчезли в его смрадном чреве. В том самом, где и обнаружили убиенного младенца.

Покинув дворовую арку, Евсей Наумович достал связку ключей. Входной замок подъезда давно был сломан, и ключи Евсей Наумович вытащил по привычке, так он и будет держать их, пока не доберется до своей квартиры. Глухие стуки в шахте лифта не обещали скорого появления кабины, и Евсей Наумович не стал дожидаться. До своего третьего этажа и по лестнице подняться не трудно. И уже на площадке второго Евсей Наумович уловил кисловатый запах плесени, а в память вернулся уже знакомый образ владельца замызганных ботинок. Преодолев еще пару ступенек, Евсей Наумович увидел своего спасителя. Сидящий на подоконнике Афанасий резво вскочил на ноги и раскинул руки.

– Долго гуляешь, Евсеюшка, – сипло укорил Афанасий. – Я аж замлел тут у окна.

– Что еще? – слезливо обронил Евсей Наумович. – Мы же все уладили.

– Уладили, – согласился Афанасий.

– Лучше бы вы меня и не спасали, Афанасий, – вздохнул Евсей Наумович, – лучше бы дали мне утонуть, чем так докучать.

– Не дай бог, Евсеюшка, – замахал руками Афанасий. – Такое скажете.

– Так что же еще вы хотите?

– Сами подумайте, Евсей. Могу ли я пользоваться вашей добротой в одиночку? Сами подумайте.

Афанасий метнулся к подоконнику и поднял картонный короб.

– Отворяй дверь, Евсеюшка! – и по-птичьи, через плечо, взглянул на Евсея Наумовича.

– Не понял, – опешил Евсей Наумович.

– Что же не поняли, Евсей? – обидчиво просипел Афанасий. – Не стану же я пить пиво втихаря. Отворяй дверь!

Евсей Наумович почувствовал, что попал в плен.

– Не пью я пиво, – слабо запротестовал он.

– Как же не пьете? – Афанасий, обхватив короб, развернулся от окна. – Я и поесть прихватил, вяленую рыбку. И хлеба дарницкого не забыл.

«Настырный какой, – думал Евсей Наумович, справляясь с дверным замком, – не гнать же его силой, еще скандал поднимет. Или он просто псих, надо бы с ним поосторожней. Позвать соседей, что ли, того же Аркадия, с его псом».

Тем временем Евсей Наумович переступил порог своей квартиры и намерение что-либо предпринять осталось лишь намерением.

В открытую форточку лился влажный предвечерний воздух. Пухлый абажур с опущенными патлами бахромы походил на большую медузу. Когда включали свет, бледно-салатовое пятно целиком покрывало бурую лысину круглого стола, стоящего в центре комнаты на добротной тумбе. Приглашать подобного гостя к старому семейному столу показалось Евсею Наумовичу «не по чину», и он жестом предложил Афанасию следовать на кухню.

– Я сейчас, я мигом, – суетливо поблагодарил тот и засеменил короткими шажками по плошкам старого паркета. Нагловатый тогда, на речном дебаркадере, Афанасий выглядел сейчас виновато беспокойным.

Евсей Наумович почувствовал какой-то укор совести. И вправду, с чего это он так взъелся на своего спасителя, человека, видимо, простодушного. Нередко именно душевная простота воспринимается со стороны как навязчивость.

– Желаете помыть руки, полотенце в ванной, – смягчился Евсей Наумович.