Шекспировские Чтения, 1978   ::   Шекспир Уильям

Так, признавая, что шедевры Рафаэля отличаются "совершенством замысла, рисунка, красотой живой группировки", Гегель на других страницах принимается сравнивать: "по глубине, мощи и задушевности выражения" Рафаэль уступает ранним итальянским мастерам, а превзошли его Корреджо "магическим волшебством светотеней, одухотворенной изысканностью и грацией чувства, форм, движений"; Тициан - "светящимся переливом красок, пылом, теплом, силой колорита". Наконец, Дюрера Гегель характеризует отнюдь не по-гегевски, видя в нем "внутреннее благородство, и внешнюю замкнутость, и свободу" {Гегель. Лекции по эстетике. - Соч. М., 1958, т. XIV, с. 27, 87-88, 90.}.

Обратимся теперь к гегелевскому восприятию Шекспира.

Отдавая должное всемирно-историческому значению его творчества, Гегель мимоходом отмечает и его дефекты в свете абсолютных норм эстетики.

Преимущество шекспировского образа над древнегреческим в том, что он уже не статичен: "есть развитие индивидуума в его внутренней жизни, а не только движение событий". Касаясь чуткости Шекспира к национальным характерам всех народов, Гегель утверждает его превосходство над испанскими драматургами в том, что в его пьесах, "несмотря на их национальный характер, значительно перевешивает общечеловеческий элемент". Есть этот элемент и в античной драматургии, но там "субъективной глубины задушевного чувства и широты индивидуальной характеристики для нас уже недостаточно: одни только сюжеты восхищают".

Трагедии Шекспира - пример "классического разрешения коллизий в романтической форме искусства" между средневековьем и новым временем, между феодальным прошлым и складывающимся буржуазным миром. В Шекспире-трагике Гегелю импонирует стоическое спокойствие, глубокая объективность по отношению к жестокой борьбе двух мировых укладов. Этот "гегелевский" Шекспир мало похож на недовольного действительностью бунтаря. Что шекспировская индивидуальность ставит себя как бы в центр мироздания - это "формальная самостоятельность", которой противостоит "абстрактная необходимость". Зато шекспировские характеры "внутренне последовательны, верпы себе и своей страсти, и во всем, что с ними случается, они ведут себя согласно своей твердой определенности".

Не обошелся, однако, Гегель без упрека Шекспиру, что вперемежку с трагическими ситуациями есть у него сцены комические, рядом с возвышенными, значительными явлениями - ничтожные, низменные. Как идеально чиста трагедия античная, не допускавшая подобного!

Герои Шекспира - "рассчитывающие только на самих себя индивидуумы", ставящие себе цель, которая "диктуется" только "их собственной индивидуальностью", и осуществляют они ее "с непоколебимой последовательностью страсти, без побочных рефлексий". В центре каждой трагедии стоит такого рода характер, а вокруг него - менее выдающиеся и энергичные {Гегель. Лекции по эстетике. - Соч., т. XIII, с. 392.}.

В нынешних пьесах мягкосердечный персонаж быстро впадает в отчаяние, но драма не влечет его к гибели даже при опасности, чем остается весьма довольной публика. Когда на сцене противоборствуют добродетель и порок, ей надлежит торжествовать, а ему быть наказанным. У Шекспира же герой погибает "именно вследствие решительной верности себе и своим целям", что и называют "трагической развязкой".

Язык Шекспира метафоричен, и его герой стоит выше своей "скорби", или "дурной страсти", даже "смешной вульгарности". Какие бы ни были шекспировские образы, они - люди "свободной силы представления и гениального духа... их размышление стоит и ставит их выше того, чем они являются по своему положению и своим определенным целям". Но, подыскивая "аналог внутреннего переживания", этот герой "не всегда свободен от излишеств, временами неуклюжих".

Замечателен и юмор Шекспира. Хотя его комические образы "погружены в свою вульгарность" и "нет у них недостатка в плоских шутках", они в то же время "проявляют ум". Их "гений" мог бы сделать их "великими людьми".