Штиллер   ::   Фриш Макс

- Есть у тебя хоть одна сигарета? - спросил он, только бы не идти спать, только бы не оставаться одному. Я был в пижаме, у меня не было сигарет. - Наверное, твоя жена не смогла заснуть, - сказал он. - Я любил твою жену. Люблю и теперь, - добавил он, как бы щеголяя откровенностью. Впрочем, ты это знаешь... - Он делал все более и более длинные паузы. - Да ну их, пусть... - бормотал он, когда я стал убирать пустые бутылки, чтобы Штиллер о них не споткнулся и они вновь не загрохотали. - Или ты думаешь, что я никогда никого не любил? Вообще не любил? - Лицо Штиллера теперь еще больше осунулось. - Черт! Сна ни в одном глазу! - Похоже было, что его снова мутит. - Тебе надо поспать, - сказал я. - Завтра в девять ты ее увидишь. Сигареты, его синие "Галуа", лежали на ковре возле кресла. - Большое спасибо, - сказал Штиллер, когда я протянул ему пачку. Он сунул в рот сигарету, но, хотя я поднес ему горящую спичку, снова вынул ее. - Да, завтра в девять утра я ее увижу!.. - Тут он закурил и затянулся так, словно дым был его пищей. - Ты веришь, что она не умрет? - Я имел неосторожность сказать: Пока телефон молчит, бояться нечего! - Сказанного не вернешь! Нелепое мое замечание прибавило лишний, вещественно-зримый повод для страхов. Теперь он неотступно смотрел на черный аппарат. Поэтому я продолжал: - Ко всему надо быть готовым. Наступит день, умрет и Юлика. Как мы все. Ты должен быть готов и к этому! - Штиллер молча курил. О чем он думает сейчас, я не мог догадаться. Наконец он бросил сигарету в камин, вернее, куда-то рядом с камином, как видно, окончательно собравшись пойти спать. Я продрог; огонь в камине догорал, дров больше не было. - Хорошо все же, - сказал я, снова впадая в докторально-назидательный тон,- что мы с тобой потолковали. Штиллер, кивнул, но как-то неуверенно. Он все так же сидел на ларе, упершись в него руками, словно набираясь сил, чтобы встать. - В сущности говоря, Рольф, я на том же самом месте, с которого начал два года назад, - не продвинулся ни на шаг! Еще два потерянных года! Не хочу надоедать тебе, Рольф, - он заметил, что я озяб и дрожу, - но знаешь, ведь все могло получиться и без всякого чуда, уж поверь мне, могло получиться и у меня и у нее, хотя, бы мы с ней и не переменились. Не тогда, не раньше, а теперь, два года назад, здесь... - Штиллер не хотел плакать, крепился, встал. - Сегодня утром, в больнице... - начал он. - Ах, нет, это было вчера... - Слезы лились по его неплачущему лицу, он силился что-то сказать. - Могло получиться! повторил он, но больше не мог говорить. - И получится! - сказал я. - Должно получиться!

Странно: некоторое время мы оба делали вид, будто Штиллер не плачет. Он стоял посреди комнаты, руки в карманах, не в силах сказать ни слова. Я видел его спину. Лица не видел, но знал, что он плачет, и говорил о его "Записках", только бы не оставаться немым наблюдателем. - Во всяком случае,сказал я, - основное ты узнал, Штиллер. Узнал, что, если даже человек пускает себе пулю в лоб, это еще ничего не решает. Как дается такое знание, - необъяснимо. Но ты обрел его. Быть может, твое представление о вере несостоятельно, вздорно. Ты полагаешь, что вера делает человека неуязвимым, мудрым и т. д. А ты по-прежнему не уверен в себе, слаб, уязвим и не веришь в то, что ты уверовал. Разве не так? Ты не можешь представить себе бога и потому воображаешь, что он тебе не явил себя... - Штиллер был рад, что я не молчу. - Насколько я знаю твою жизнь, Штиллер, ты не раз бросал все, потому что чувствовал себя неуверенно. Конечно, ты не носитель истины. Ты человек, не более того; но ты всегда был готов отречься от мнимой истины, в которой разуверился. А разве это не значит, что ты веруешь в истину, в то, что все минется, одна только правда останется, ее не убить, ибо она сама жизнь. - Стоячие часы в холле засипели, как всякий раз перед боем: было три часа ночи. - Твои записки меня удивили,- начал я снова, лишь бы только не молчать.