Шведские спички   ::   Са­ба­тье Ро­бер

Оли­вье с тру­дом глот­нул слю­ну, от­бро­сил упав­шую на гла­за прядь и ти­хо спро­сил:

— Ко­гда?

Жан и Эло­ди в еди­ном по­ры­ве при­дви­ну­ли к не­му бли­же свои сту­лья — он с од­ной, она с дру­гой сто­ро­ны. Они об­ня­ли Оли­вье, им так хо­те­лось его уте­шить, по­вто­рить, что они очень лю­бят его, по­про­сить у не­го про­ще­ния за то, что не мо­гут ос­та­вить его у се­бя, и еще за что-то, че­го они не уме­ли вы­ра­зить, — не­что тай­ное, спря­тан­ное на са­мом дне их ду­ши, — воз­мож­но, за то, что они бы­ли все-та­ки сча­ст­ли­вы.

— Ско­ро, — от­ве­тил Жан. — Дя­дя прие­дет за то­бой в три ча­са. На сво­ей ма­ши­не. Зна­ешь, он до­б­рый ма­лый, не­мно­го, прав­да, су­хой, но хо­ро­ший. А твоя те­тя — вот уви­дишь, она то­бой зай­мет­ся, твоя те­тя. Ты бу­дешь как сын для нее. Они по­ве­зут те­бя от­ды­хать на ка­ни­ку­лы. Да­же в Эт­ре­та. Ты, мо­жет быть, уви­дишь мо­ре!

— На­до уло­жить твои ве­щи, — до­ба­ви­ла Эло­ди, — вот по­мо­ем по­су­ду, и сра­зу. Ни­че­го, у нас еще есть вре­мя.

Они по­до­дви­ну­лись еще бли­же к Оли­вье, и, так как это бы­ли со­всем мо­ло­дые лю­ди, не­зре­лые ду­хом, на­пу­ган­ные труд­но­стя­ми жиз­ни, за­пла­ка­ли.

Оли­вье си­дел не­дви­жи­мо. Ка­кой-то внут­рен­ний го­лос на­шеп­ты­вал ему сло­ва, фра­зы, ко­то­рые на­до бы­ло ска­зать, це­лую ве­ре­ни­цу про­ти­во­ре­чи­вых просьб, обе­ща­ний, до­во­дов. Гла­за его от­ра­жа­ли эту ду­шев­ную му­ку, но он ос­та­вал­ся нем, сжал гу­бы, на­хму­рил лоб, и со сто­ро­ны мог­ло по­ка­зать­ся, что он рав­но­ду­шен ко все­му, на не­го сва­лив­ше­му­ся, как это бы­ло и в день по­хо­рон Вир­жи­ни.

Оли­вье не пла­кал. Толь­ко он один и не пла­кал. Он про­дол­жал смот­реть на виш­не­вые кос­точ­ки в блюд­це. Очень при­сталь­но.

*



Га­зо­вый фо­нарь в верх­ней час­ти ули­цы Ла­ба за­бы­ли по­га­сить, и он про­дол­жал го­реть днем. Его блед­ное све­че­ние рас­тво­ря­лось в сол­неч­ном све­те — был ви­ден лишь сла­бый ого­нек в кол­пач­ке го­рел­ки, по­хо­жий на ка­кое-то крас­ное на­се­ко­мое.

Ря­дом с этим фо­на­рем стоя­ли трое — Эло­ди, Жан и дя­дя, — они бе­се­до­ва­ли, а чуть даль­ше хо­дил Оли­вье, ло­вя об­рыв­ки их раз­го­во­ра.

— Он па­рень не­лег­кий, это так, не­лег­кий, но, мо­жет, с ва­ми… Нель­зя ска­зать, что пло­хой… Да­же ми­лый маль­чик. Но ди­кий, со­всем ди­кий! Яс­но, что Вир­жи­ни… Да-да, ко­неч­но… Мы бы очень хо­те­ли… У вас ведь дру­гое по­ло­же­ние, вы бо­га­ты… Не осо­бен­но? Ну что вы…

На уг­лу ули­цы Лам­бер шо­фер в си­ней фор­ме и фу­раж­ке с ко­жа­ным ко­зырь­ком на­чи­щал до бле­ска ку­зов ав­то­мо­би­ля. Он с пре­неб­ре­жи­тель­ной ми­ной уже за­су­нул в ба­гаж­ник кар­тон­ную ко­роб­ку с мар­кой уни­вер­ма­га « Ля бель Жар­динь­ер », в ко­то­рую уло­жи­ли оде­ж­ду маль­чи­ка.

А со школь­ным ран­цем Оли­вье рас­стать­ся не за­хо­тел. Он при­жи­мал к се­бе свое един­ст­вен­ное дос­тоя­ние. В ран­це ле­жа­ли кни­ги Пау­ка, а так­же « Жизнъ Са­ворнъ­я­на де Браз­за ».

Ули­ца сей­час бы­ла за­стыв­шей, ти­хой, пус­тын­ной. Она под­вер­глась яро­ст­ной ата­ке бе­ло­го па­ля­ще­го солн­ца, ко­то­рое ее обес­цве­ти­ло и, как бы на­ки­нув про­сты­ни на фа­са­ды ее до­мов, пре­вра­ти­ло их в че­ре­ду оди­на­ко­вых при­зра­ков. Оли­вье бро­дил по ней пре­ж­де, скры­вая в гру­ди ду­шев­ную боль, а ули­ца, чтоб по­нра­вить­ся ему, тво­ри­ла для не­го встре­чи, иг­ры, зре­ли­ща, пол­ные слов и дви­же­ний. К той гру­ст­ной му­зы­ке, ко­то­рую нес в се­бе этот маль­чик, она до­бав­ля­ла по­рой ве­се­лые нот­ки. Поз­же он вспом­нит эти про­стые жи­тей­ские сцен­ки, на­столь­ко за­уряд­ные и обы­ден­ные, что боль­шин­ст­во лю­дей их по­про­сту не за­ме­ча­ли.

Оли­вье все еще слы­шал, как зве­не­ли кри­стал­лы со­ды, ко­то­рые Эло­ди бро­си­ла в мис­ку с гряз­ной по­су­дой.