Шведские спички   ::   Са­ба­тье Ро­бер

Ей ка­за­лось, что ре­бе­нок зна­ет об этом и что в его гла­зах она чи­та­ет уп­рек, по­то­му Аль­бер­ти­на со зло­стью ска­за­ла: «За мной не про­па­дет!» — и, ох­ва­чен­ная вне­зап­ным гне­вом, до­ба­ви­ла еще гром­че:

— А ну, жи­вей уби­рай­ся, брысь от­сю­да, до­ешь на ули­це, крош­ки всю­ду на­бро­сал, ло­дырь ты эда­кий!

По­че­му у нее вы­рва­лись эти сло­ва? От­да­ва­ла ли она се­бе в этом от­чет? Мо­жет быть, по­то­му, что зер­ка­ло от­ра­зи­ло гу­си­ные лап­ки мор­щин во­круг глаз? А мо­жет быть, по­то­му, что она не­ма­ло го­ря хлеб­ну­ла в жиз­ни? Кон­сь­ерж­ка смот­ре­ла вслед ухо­дя­ще­му Оли­вье и, не­мно­го ос­тыв, па­ли­ла се­бе рю­моч­ку «каль­ва­до­са», вы­пи­ла его с удо­воль­ст­ви­ем ла­ком­ки, по­том ре­ши­тель­но сжа­ла гу­бы.

*



Оли­вье вы­шел из подъ­ез­да, ус­та­вив­шись на нос­ки сво­их сан­да­лий. На гу­бах его ос­тал­ся со­ле­ный прив­кус. По­че­му Аль­бер­ти­на за­го­во­ри­ла о шер­сти? Он вро­де по­нял, но это ка­за­лось ему та­ким ме­лоч­ным. Толь­ко не­де­ля про­шла со дня ро­ко­во­го со­бы­тия. На ли­ст­ке еже­днев­но­го ка­лен­да­ря для за­пи­си на­ме­чен­ных дел стоя­ла боль­шая крас­ная циф­ра 30, за ней сле­до­ва­ло вы­ве­ден­ное чер­ным сло­во ап­рель , а на об­лож­ке кра­со­вал­ся год, обо­зна­чен­ный зо­ло­ты­ми циф­ра­ми. Его мать под ко­нец ка­ж­до­го ме­ся­ца обыч­но под­би­ва­ла рас­хо­ды и го­то­ви­ла сче­та для по­ку­па­те­лей га­лан­те­рей­ных то­ва­ров. Маль­чик взби­рал­ся на вы­со­кий та­бу­рет, сто­яв­ший у кас­сы, а мать, об­ло­ко­тив­шись о по­ли­ро­ван­ный стол, на ко­то­ром ле­жал де­ре­вян­ный метр, дик­то­ва­ла ему: фио­ле­то­вый фай, зо­ло­че­ные кис­ти, нит­ки, под­клад­ка, бу­маж­ные лен­ты, ви­той шнур, шпуль­ки, порт­нов­ский при­клад… и циф­ры по­яв­ля­лись на краю стро­чек в уз­ких гра­фах — весь лист был в се­рую се­точ­ку. По­том Оли­вье го­то­вил кви­тан­ции, под­чер­ки­вал ка­ран­да­шом сум­му вы­че­тов ввер­ху, над ко­лон­ка­ми.

По­сле про­вер­ки — это де­ла­ла его мать — сче­та ук­ла­ды­ва­лись в куч­ку на сто­ле, под тя­же­лый маг­нит с крас­ной руч­кой, на ко­то­ром все­гда тор­ча­ло не­сколь­ко бу­ла­вок. А поз­же все эти сче­та рас­со­вы­ва­ли по кон­вер­там с про­зрач­ным квад­ра­ти­ком на ли­це­вой сто­ро­не и на­прав­ля­ли их ад­ре­са­там.

Ма­ма Оли­вье бы­ла строй­ной то­нень­кой жен­щи­ной, изящ­ные чер­ты ее ли­ца ос­ве­ща­лись боль­ши­ми гла­за­ми ка­ко­го-то не­обык­но­вен­но­го зе­ле­но­го цве­та, ко­то­рый Оли­вье унас­ле­до­вал от нее, во­ло­сы бы­ли свет­лы­ми, как ко­но­п­ля, она при­че­сы­ва­ла их глад­ко, со­би­рая сза­ди в тя­же­лый узел, и за­ка­лы­ва­ла че­ре­па­хо­вым греб­нем. На за­стек­лен­ной две­ри под яр­лыч­ка­ми рек­лам ху­дож­ник вы­вел жел­ты­ми про­пис­ны­ми бу­к­ва­ми: Ма­дам вдо­ва Вир­жи­ни Ша­то­неф , но она стер­ла «ма­дам вдо­ва», и по­сле это­го на стек­ле ос­та­лись ка­кие-то сле­ды. Хо­тя Вир­жи­ни бы­ло уже три­дцать, ее все еще зва­ли «ма­де­муа­зель», что сме­ши­ло ее, и она ка­ж­дый раз по­ка­зы­ва­ла на Оли­вье. В та­ких слу­ча­ях ка­ва­ле­ры пус­ка­лись на по­шлые ухищ­ре­ния:

— Что вы, что вы, это ведь ваш бра­тик. Раз­ве не так, маль­чик?

Ко­гда ма­ма по­ды­ма­ла ру­ки, чтоб по­лу­чше уло­жить свой шинь­он или за­су­нуть под гре­бень не­по­слуш­ную прядь, она на­пе­ва­ла без слов: ля-ля-ля-ля — все­гда на один и тот же мо­тив. Ее ко­жа бы­ла бе­лой и глад­кой, как у жен­щин Скан­ди­на­вии, при­сталь­ный взгляд от­те­нен­ных бо­лез­нен­ны­ми кру­га­ми глаз смяг­чал­ся длин­ны­ми рес­ни­ца­ми. Ще­ки ее по­рой ро­зо­ве­ли: в во­сем­на­дцать лет пра­вое лег­кое Вир­жи­ни слег­ка за­тем­ни­лось, но она на­дея­лась, что уже вы­здо­ро­ве­ла. Ко­гда блед­ные гу­бы раз­дви­га­лись в улыб­ке, зу­бы бле­сте­ли, как жем­чуг. Мо­да ее за­ни­ма­ла ма­ло, и Вир­жи­ни уп­ря­мо но­си­ла че­рес­чур длин­ные чер­ные юб­ки и блуз­ки из тон­ко­го бе­ло­го ба­ти­ста, соб­ст­вен­но­руч­но вы­ши­тые.

Ино­гда к ней на­ве­ды­вал­ся ка­кой-ни­будь муж­чи­на: не­ко­то­рое вре­мя он по­се­щал га­лан­те­рей­ную ла­воч­ку, пы­та­ясь под­ру­жить­ся с ре­бен­ком, по­том вдруг ис­че­зал, и кто-то дру­гой яв­лял­ся ему на сме­ну.