Синее платье   ::   Дёрри Дорис

Вкус ваты напоминает ей детство, ее горькие слезы в электрическом автомобильчике Луна-парка, страх в покачивающейся на воде лодке и в «пещере ужасов». Смеркается, небо наливается багровым цветом, будто хочет сгореть дотла, пока черным занавесом не упадет на землю ночная тьма.

В одном из переулков она сталкивается с шествием ряженых детей. Здесь и Дарт Вадер, и Фредди Крюгер, и парочка диких чудищ с кровоточащими ужасающими ранами, и, конечно, Смерть, облаченная в белую простыню и маску с жутким оскалом. Смерть надвигается прямо на Бабетту, а когда та пытается пройти мимо, подхватывает ее под локоть и увлекает за собой.

Шествие с оркестром во главе перетекает из улицы в улицу и останавливается наконец перед открытым гаражом, где уже сооружен семиярусный алтарь. Молодой человек в сутане читает детям отрывок из маленькой книжки: что означает этот алтарь, как его строят. И задает в конце концов вопрос:

– Что символизируют во всей этой истории бархатцы, cempasuchil?

– Души умерших и солнце, – дружным хором отвечают монстры.

– А благовония?

– Общение с Богом, – бормочет Фредди Крюгер.

Молодой священник удовлетворенно кивает, оркестр снова играет, каждый получает кусочек сладкого «хлеба смерти», Бабетте тоже достается, и шествие отправляется дальше.

Смерть не отходит от нее ни на шаг. Она на голову ниже Бабетты, приземистей, коренастей. Кажется, под простыней прячется мальчик лет пятнадцати.

Он крепко держит Бабетту за локоть, и она послушно шагает рядом с ним. Дома становятся все беднее, улицы все темнее, у них уже даже нет названия. В одиночку Бабетта никогда в жизни не отправилась бы в такой квартал, но в толпе монстров с самой Смертью под руку она ощущает себя в безопасности. Она улыбается своему спутнику, тот обнимает ее за талию, произносит по-английски: «Я люблю тебя» и нагло ухмыляется костлявой физиономией.

Чудовища смеются. Оркестр играет быструю музыку мариачи. Монстры раскачиваются в такт, Смерть приглашает Бабетту на танец.

Она принимает приглашение, а сердце у нее колотится, как сумасшедшее. Дети аплодируют: Смерть танцует с белокурой чужестранкой. Темп ускоряется, и вот уже все пускаются в пляс в тусклом свете уличного фонаря. Смерть кружит Бабетту, слегка покачивая бедрами в такт музыке. А может, это все-таки женщина? Трудно понять, хотя в танце они вплотную прижимаются друг к другу. Бабетта боится наступить Смерти на ногу. Подумать только, а ведь раньше Фриц с таким трудом уговаривал ее потанцевать. Она редко соглашалась, потому что казалась себе слишком неуклюжей. А он так хорошо танцевал, чувствовал себя совершенно в своей стихии, и всякая стеснительность слетала с него напрочь.

– Эй, Фриц. Ты только посмотри на меня, – шепчет она.

– Ну, слава богу, наконец-то, – отвечает он.

И она слышит, как он смеется.

– Хорошо тебе?

– Да, – откликается он, – недурно. Вообще, мертвым быть совсем неплохо. Все эти мерзкие ощущения и переживания больше не мучают.

Танец кончается, Смерть кланяется своей даме, но дети требуют: «Еще! Еще!», и снова гремит музыка, еще более дикая, чем прежде. Смерть дергает Бабетту за руку и увлекает в самую гущу танцующих, Бабетта двигается все быстрее, быстрее, тело ее растворяется в музыке, становится текучим и невесомым, словно отделяется от нее. Она больше не контролирует себя, не смотрит себе на ноги, она забывает о себе и полностью отдается танцу. Откидывает голову назад и кружится, кружится, кружится, пока свет фонаря не превращается в сверкающий шар, как на дискотеке. Там, за пределами светлого круга, властвует тьма, глубокая, тоскливая, а здесь, в свете фонаря, посреди улицы, жизнь сладка и остра, как шоколадный крем моле.

Бабетте хочется танцевать и танцевать бесконечно, пока не вздуются волдыри на ногах, пока кости не начнут вылетать из суставов.