Синие скалы   ::   Подсвиров Иван Григорьевич

Мы сидели под грушей, поджидая Полю. Хотя мы оба ждали ее с нетерпением, но почему-то не заметили ее прихода. А она бесшумно кинулась сзади на отца, закрыла ему ладонями лицо и, не выдержав, захохотала звонким русалочьим хохотом. Отец встал, молча схватил ее на руки и закружил вокруг себя. Полино платье бело трепетало на ветру, облепляя ее красиво поджатые ноги.

- Ой, Максим! - с изнеможении шептала она. - Чумной... Пусти!

- И меня покружи, папань! - в восторге закричал я, бегая вокруг них.

Отец покружил и меня.

И опять, уже втроем, мы сидели под грушей, смотрели, как поднимается луна, медленно истекая над землей белым светом. Отец держал в своих руках Полину ладонь.

- А он все болеет?

- Не надо о нем, - зашептала Поля. - Надоел он хуже горькой редьки... Сверху, как яичко, гладенький, а в середке - болтыш. Уйду я.

Молчание. Но скоро отец опять спрашивает:

- Интересно, кто его так отметелил? Не Косорукий?

- Может, и Косорукий... Он же сестру его обидел.

За кочан кукурузы! Не сердце у него - камень. А я-то, дуреха, куда раньше глядела! Где мои глаза были, не знаю... - Поля вдруг припала щекою к плечу отца, горячо, со слезами произнесла: - Муж! Хворает, жалуется, а мне его ничуть не жалко! Ну нисколечко! Даже страшно подумать.

- А малину собирать? - спросил я.

- Ой, и правда! - вскинулась Поля.

- Сынок, посиди тут, - сказал отец, - а мы с тетей пойдем. А то в кустах обдерешься. Темно.

Меня не устраивало оставаться одному у балки, пугающей настороженной тьмой, причудливыми очертаниями кустов, внезапным всплеском крыльев каких-то ночных птиц. Но Поля наклонилась надо мной, поцеловала меня в лоб горячими, влажными губами, и опять повеяло от нее чем-то родным, материнским.

- Умница! Храбрый какой... Вылитый отец! Слышь, стучат? Это косари. Они косы отбивают. Ты слухай их, сиди и слухай. Тут кругом - люди!

- А я посвистывать буду, - сказал отец.

Они ушли.

С печалью и тревогой я смотрел им вслед, пока они не растаяли в кустах, облитых призрачным лунным светом. Вдали дымились леса, а на выгреве я различал мигающие огоньки - то косари запалили на своих делянах костры. Однако я испытывал непреодолимое чувство страха, в голову лезли всякие мысли - о волках, которые при луне рыскают по балкам, о медведях, бредущих полакомиться малиной, Треснет ветка, почудится тонкий мышиный писк, а я уж думаю: зверь... Вздрогну, сожмусь в комок и сижу не дыша, ни жив ни мертв.

Из этого оцепенения меня выводит ободряющий свист отца. Он раздается через равные промежутки времени, удаляясь куда-то в глубь балки. С каждым разом он все глуше, слабее. А вот и совсем смолк. Сижу в ожидании свиста, вобрав голову в плечи, притаившись, страшась оглянуться назад. Проходит полчаса, может быть, час - отец не откликается. Луна за облака зашла, стемнело гуще...

- Папа-ань! Тетя-а! Где вы-и-и! - вскакивая на ноги, вне себя кричу я.

И-и-ы-ы!.. - эхо отдается со всех сторон, волнами перекатывается по туманным балкам, гудит в нелюдимых верхушках деревьев, возвращая ко мне мой голос, странно изменившийся. Как будто много людей пробудились от тяжкого сна и, подражая мне, глухо и недовольно кричат из тьмы. Мне становится жутко, я весь дрожу и, напрягая голос, изо всех сил тяну:

- Па-апа-а-ань! Те-етя-а-а!

Я кричу и кричу, пока не добиваюсь ответного свиста.

Великая радость охватывает меня, в груди гулко колотится сердце: они живы, на них не напал медведь!.. Они щиплют для меня малину. Я смахиваю рукавом слезы со щек, смело сажусь на землю. Свист повторяется, и все во мне ликует. Идут! Они уже набрали малины. Из балки вскоре долетает сердитый голос отца:

- Чего кричишь? Тут мы!.. Эх, всю обедню испортил.

Всем расколоколил про нас.

- А, ладно! - тихо посмеивается Поля. - Шила в мешке не утаишь. Пошел по малину - не бойсь руки наколоть.