Сказки, легенды, притчи (11 рассказов)   ::   Гессе Герман

Тем временем уже стемнело, и она задремала, сидя у колыбели, утомясь и от гостей, и от забот минувшего дня, и от своих раздумий, как вдруг донеслась из дома по соседству тихая, чудесная музыка, да такая нежная и пленительная, какой ей ни разу не доводилось слышать. При этих звуках госпожа Элизабет очнулась, пришла в себя, теперь она уже снова верила в крестного и его подарок, но чем больше она думала об этом и чем быстрее сменяли друг друга разные желания, тем больше путались ее мысли, и она ни на что не могла решиться. Она совершенно измучилась, слезы стояли у нее в глазах, но тут музыка стала затихать, и она подумала, что если сию минуту не загадает желание, то будет поздно и.тогда все пропало.

Она тяжело вздохнула, наклонилась над малышом и шепнула ему на ушко: «Сыночек мой, я тебе желаю, я желаю тебе…» — и когда прекрасная музыка, казалось, совсем уже стихла, она испугалась и быстро проговорила: «Желаю тебе, чтобы все-все люди тебя любили».

Звуки музыки смолкли, и в темной комнате стояла мертвая тишина. Она же бросилась к колыбели, и заплакала, и запричитала в страхе и смятении: «Ах, сыночек, я пожелала тебе самое лучшее, что я знаю, но, может быть, я все же ошиблась? Ведь даже если все-все люди будут тебя любить, никто не будет любить тебя сильнее матери».

И вот Август стал подрастать и ничем поначалу не отличался от других детей; это был милый белокурый мальчик с голубыми дерзкими глазами, которого баловала мать и любили все вокруг. Госпожа Элизабет очень скоро заметила, что желание, загаданное ею в день крещения младенца, сбывается, ибо едва только мальчик выучился ходить и стал появляться на улице, то он всем людям, которые видели его, казался на редкость красивым, смелым и умным, и каждый здоровался с ним, трепал по щеке, выказывая свое расположение. Молодые матери улыбались ему, пожилые женщины дарили яблоки, а если он совершал гадкий поступок [2] , никто не верил, что он мог такое сотворить, если же вина его была неоспорима, люди пожимали плечами и говорили: «Невозможно всерьез сердиться на этого милого мальчика».

К его матери приходили люди, которых привлекал хорошенький мальчик, и если раньше ее никто не знал и мало кто шил у нее, то теперь все знали ее как мать «того самого» Августа и покровителей у нее стало гораздо больше, чем она могла вообразить себе когда-то.

И ей и мальчику жилось хорошо, и куда бы они ни приходили, всюду им были рады, соседи приветливо кивали им и долго смотрели вслед счастливцам.

Августа больше всего на свете привлекал дом по соседству, где жил его крестный: тот время от времени звал его по вечерам к себе; у него было темно, и только в черной нише камина тлел маленький красный огонек, и маленький седой старичок усаживался с ребенком на полу на шкуре, и смотрел вместе с ним на безмолвное пламя, и рассказывал ему длинные истории. И порой, когда такая вот длинная история близилась к концу, и малыш совсем уже засыпал, и в темной тишине, с трудом открывая слипающиеся глаза, всматривался в огонь, — тогда возникала из темноты музыка, и если оба долго молча вслушивались в нее, то комната внезапно наполнялась невесть откуда взявшимися маленькими сверкающими младенцами, они кружили по комнате, трепеща прозрачными золотистыми крылышками, сплетаясь в прекрасном танце в пары и хороводы, и пели; они пели, и сотни голосов сливались в единую песнь, полную радости и красоты. Прекраснее этого Август никогда ничего не видел и не слышал, и если он потом вспоминал о своем детстве, то именно тихая, сумрачная комната старичка крестного, и красное пламя камина, и эта музыка, и радостное, золотое, волшебное порхание ангелочков всплывали в его памяти и пробуждали тоску в его сердце.

Между тем мальчик подрастал, и у матери теперь бывали иногда минуты, когда она печалилась, вспоминая о той самой ночи после крещения сына.