Сквозь грозовые облака   ::   Калашникова Вера

Вчера был документальный фильм "Половые сношения", а потом любовная история "Мастурбация: драма в двух частях". Читаю газету - не желтую прессу, а "Санди Таймс" - и о чем они пишут? Миллионы людей гибнут в войнах и от голода, а они обсуждают первый поцелуй... Когда-то Оскар Уайльд писал о душе человека при социализме. А я хочу написать о том, что происходит с душой при капитализме: она чахнет и умирает.

- Съешь грушу, они очень сладкие, - только и ответил Аллан. - Гм... Я не специалист, видишь ли, читаю только "Радио Таймс". Я понимаю - ты женщина с миссией, как говорится, с "пчелой в шляпке". Кстати, что у тебя за миссия?

- Хочу свалить стену отчуждения, - без запинки ответила Аня. - Скажи, почему англичане - нация одиночек? Их поглощенность собой граничит с аутизмом, они теряют способность к общению...

Зазвонил телефон и смолк - кто-то раздумал.

- Что это? - заволновался Аллан. - Может, это сестра Фрэнсис? Они там все против меня, видишь ли. Вчера я был в перевязочной, и, возможно, кто-то пожаловался, что я снял повязку. Зудело так, хоть "осанна!" кричи. Эти сестры могут настроить против меня всех врачей...

- Успокойся, это не сестра Фрэнсис. Тебе кажется, что они против тебя.

Как он изменился в лице за одну минуту и сразу стал похож на запуганного ребенка.

- Успокойся, - повторила Аня и слегка обняла его.

- О, в тебе столько тепла, твои волшебные руки касаются моих плеч, и я сразу оживаю - восстаю из мертвых... Я никогда не был счастлив, видишь ли.

Он привлек ее к себе, и она почувствовала, как тяжело и медленно бьется его сердце. "Богиня, нимфа", - твердил Аллан, печатая на ее лице горячие поцелуи.

Они стояли так еще минуты две, пока она не сказала:

- Я стесняюсь, соседи могут нас увидеть.

Аллан сел на диван, всем видом выражая крайнее смущение, и, сглотнув, сказал:

- Со мной случилось нечто очень важное. Скажи мне, что я должен делать?

- Да не слишком раздумывай, - просто ответила Аня. - И побереги сердце. Нельзя его так нагружать.

Он встал, задернул шторы и сжал ее еще крепче, так что она опасалась, как бы он не зашел слишком далеко.

Он разжал руки, снял с подзеркальника коричневый кожаный пояс и сказал:

- Ты не могла бы стегнуть меня вот этой штукой? Я мечтал об этом всю мою жизнь.

- Ты не шутишь? - Аня почувствовала, как карточный домик, построенный для них с Алланом, рухнул и обратился в пыль. - О'кей, - сказала она обреченно и хлестнула его бледный голый зад.

- Сильнее, - попросил Аллан, и она в припадке ярости и отвращения, стараясь не глядеть на багровеющие разводы, порола его что есть мочи еще и еще, пока Аллан постанывал от удовольствия и блаженно улыбался.

- Но тебе же больно! - крикнула Аня.

- Довольно, - сказал он наконец и со счастливым вздохом тяжело плюхнулся на диван.

- О Господи! - Аня закрыла лицо руками. И вдруг волна острой болезненной жалости захолонула ей душу, и она уже знала: она не бросит Аллана, какие бы коленца он ни выкинул.

Как-то, после уборки, пока Аллан сидел в ванной, распевая арии, Аня поджаривала себе кусок ветчины. Она уже снимала его со сковороды, как вдруг в кухню вошел Аллан и, почуяв дух, ошеломленно спросил:

- Ты что, готовила на моей плите?

- Я просто подгрела себе кусок ветчины, - робея от его тона, ответила Аня.

- Знаешь что, запомни на будущее, - холодно сказал Аллан, - в моей кухне я дожен хозяйничать один. И со словом "неслыханно!" выскочил за дверь.

Аня и не заметила, как листья на деревьях пожелтели и опали, хотя лужайки весь год оставались зелеными, а затем так же незаметно из набухших почек возникли новые листочки, и - ах! - вот уже зацвели воспетые Водсвортом рододендроны и нарциссы подрагивали почти прозрачными крылышками.