Сладчайший   ::   Дегтев Вячеслав

Я хотел рассказать еще об эгрегорах - субстанциях из сгустков тонких материй, - о том, что каждый субъект в мире, и живой, и мертвый (что, кстати, относительно), имеет свой эгрегор и что умершие и выдуманные персонажи точно так же существуют в "тонком мире", в мире торсионных полей, как и мы, и еще не известно, кто живее, кто реальнее, - но не сказал, пропал вдруг интерес, да и пора было откланиваться.

Когда вышли на крыльцо, над лесом рдяно горели дальние кучевые брюхатые облака, и казалось, что полыхало полнеба и пол-леса. В багровом лесу заливались наши подопытные певуны. Я потянулся счастливо - счастливо за многие последние серые, беспросветные годы (лишь работа спасала), потянулся и сказал с улыбкой:

- Так вы говорите, что соловьиная песня - это воплощение Святого Духа? Хм... В этом что-то есть. А нельзя ли позаимствовать у вас кассету со Святым, так сказать, Духом?

- Почему же нельзя? Можно. Будете приобщаться к нашей вере.

- Вы хотите сказать - науке?.. - поправил ее.

Ничего не сказала она мне в ответ, лишь улыбнулась жалостливо. Странно, современная вроде женщина, кандидат наук, а в голове черт знает что...

Несколько дней я слушал эту кассету с лучшими песнями лучших певцов нашего заповедного леса. И выявил в песнях некую закономерность. Ох уж эта математика, - привычка расчленять нерасчленимое...

И однажды ночью мне придет в голову шалая, сумасшедшая мысль, которая уж не станет давать покоя. Возбужденный ею, я выйду как-то покурить в майский, духовитый, залитый полной луной сад, где происходило ежегодное великое таинство. Пройдя цветущий сад, остановлюсь на краю огорода - воздух будет звенеть от соловьиных трелей, - остановлюсь и увижу на соседнем огороде белую лысую фигуру деда Васяки. Он будет рассевать что-то из лукошка - совершенно голый, лишь в валенках.

Я окликну его. Он охотно отзовется простуженным голосом. И объяснит, что сеет ячмень. А чтоб урожай удался, делать это нужно ночью, в полнолуние, и обязательно мужику, и обязательно телешом обсеменять землю, и чтоб при этом таинстве не находилось бы ни баб, ни посторонних: чтоб земля не ревновала. Я пожму плечами: да что они тут все, с ума посходили? Вроде здравомыслящий человек, бывший агроном, а такие дикие суеверия.

Эта ночная встреча только еще сильнее укрепит меня в желании исполнить свою внезапно пришедшую идею. Ничего не говоря Тамаре, через десять дней я уеду в город, чтобы попытаться осуществить задуманное. Чтобы поразить ее и, может, даже заставить признать свое поражение.

* * *

Да, я решил взять реванш. Созвонился с коллегами. Сошлись мы в пустынной лаборатории, объяснил я им задуманное, и один за бутылку водки собрал мне микросхему, другой за ведро картошки спаял корпус и сделал всю механику, третий бесплатно, из чистой "любви к искусству" рассчитал интегральную амплитуду, а Эдик, старый друг, заядлый птицелов, а также великий художник, не входящий в число "великих" художников, одел моего певца в настоящие перья - и вот через две недели он уже стоит передо мной на столе: рыжеватый, тонкий, глазастый (глаза из черной яшмы), на высоких ножках, эдакий крупноватый, даже дородный, но поменьше певчего дрозда, лупоглазо-удивленный и очень изящный, как-то по-благородному осанистый. Хвост рыжий, спинка коричневатая, снизу весь серый, до пепельного, белогорлый, словно там у него галстук-бабочка. Эдик сказал, не соловей, а просто аристократ соловьиный. Правда, конечно, тяжеловат против живого-то. Когда прыгает по столу - аж пепельница подскакивает. Что ты хочешь железный!

В тот день, когда мы собрали его, был как раз православный праздник день Кирилла и Мефодия, учителей словенских. Я и назвал его Кириллом, Кирюхой. И даже "научил" откликаться на это имя, а также начинать всякий раз песню с кирилловой дудки: кирил-кирил-кирил... А петь он начинал, если произносились слова: "Леня! Любимый!"

И чтоб совсем уж сбить с толку Тамару, решил посадить его в настоящую клетку и в ней преподнести. Посмотрим, раскусит ли подвох...