Славянская тетрадь   ::   Солоухин Владимир Алексеевич

Так ведь это вот что за пункты: Лиляна Стефанова – болгарская поэтесса, прожившая пять лет в Москве, рассказывала мне двадцать четыре пункта пожеланий, то есть что бы она хотела посоветовать Москве на примере своей столицы Софии. Помнится, в одном из самых первых пунктов значилось: «Ввести униформу для кондукторов трамваев, троллейбусов, автобусов». Это пожелание, интересное само по себе, пожалуй, немного устарело. Теперь троллейбусы ходят все больше без кондукторов.

Или шел разговор о сладкарницах. Это такие заведения (в Болгарии они на каждом шагу), открывающиеся в пять часов утра, где можно быстро, дешево, вкусно и питательно позавтракать. В продаже главным образом молоко и сласти. Но молоко в разных видах: и «млеко кисло», и «млеко пресно», и горячее, и холодное, и по-всякому. То же и сласти. Главное же – буза. Этакий густой, похожий на хлебную гущу, действительно хлебный напиток, какой-то уж очень повышенной калорийности и полезности. Дешевый. Безалкогольный. Вкусный и сытный. Его пьют и дети, и старики, и молодежь. Пуще же всего кормящие матери. Представляете теперь, сколько всего полезного было бы во всех 24 пунктах Лиляны Стефановой!

Что резко врезалось в мою зрительную память и держится до сих пор, так это партизанское шествие.

Мы стояли на гостевых трибунах, слева от мавзолея Георгия Димитрова, и, приподымаясь на цыпочки, старались то поверх голов, то в просветы между головами смотреть на происходящее. Впрочем, старались мы только первое время. Внимание вскоре ослабло. Ну, парад как парад. С протяжными командами, с перекатистым ура, с отчаянным битьем подошвами о жесткую брусчатку, с жуткими линиями чуть подрагивающих штыков. В общем, все как на Красной площади. Случалось нам и самим проносить помянутые штыки мимо нашего ленинского Мавзолея.

Вот пронеслись над центром Софии реактивные истребители. Вот проскрежетали танки, вот проехали мимо молчаливые пушки.

Сейчас должна по идее начаться демонстрация. Колонны нарядных людей с лозунгами, транспарантами хлынут на площадь. Наступила пора прислушаться, не доносится ли отдаленный гул праздничной толпы, но все было тихо слева. Площадь опустела, подготовив себя для чего-то нового, торжественного, необыкновенного. Вдруг, как порыв ветра по мокрой осенней листве, по гостевым трибунам прокатился рокот одобрения, дружный шум, а затем и аплодисменты.

Без всякого строя, вразброд, рассредоточась на пятнадцать-двадцать шагов друг от друга, не то ленивой, не то усталой походкой вступили на площадь люди. Они были одеты не по форме, как солдаты, и не празднично, как демонстранты. Один – в грубой брезентовой куртке, другой – в рубахе с засученными рукавами, третий – в лыжном костюме… Преобладали в одежде защитные тона, и даже были костюмы, разрисованные пятнами камуфляжа.

У некоторых болтаются прицепленные к поясу гранаты, у некоторых из-за пояса торчат пистолеты. Свое оружие эти люди несли тоже кто как, но больше всего наперевес, в правой, опущенной вниз руке. На головах у некоторых были пилотки, у некоторых – береты, а некоторые были и вовсе простоволосы.

Шли и пожилые люди, и юноши, и молодые женщины.

Время от времени и тоже вразброд люди поднимали оружие – винтовку, карабин или автомат – и, потряхивая им над головой, приветствовали таким образом стоящих на Мавзолее руководителей государства.

Постепенно я понял их походку. Она была вовсе не ленивой. Она была независимой, полной достоинства и глубокой сдержанной силы. Это шли хозяева города, победители, шел народ. Нет боязни, что собьешься с ноги или потеряешь строй. Нет и стремления как можно выше поднять ногу, как можно сильнее ударить ей о брусчатку, как можно резче повернуть голову в сторону генерала.