Следующий раз   ::   Леви Марк

Весь пол, от стены из фальшивого белого кирпича до огромных окон, был застелен паркетом из широких белых планок. В коротких перерывах Анна любила выкурить сигарету, сидя на деревянном подоконнике и любуясь видом залива. В любую погоду она поднимала раму, легко ездившую вверх-вниз на пеньковых тросах, и втягивала восхитительную смесь табака и приносимых с моря водяных брызг.

У тротуара остановился «ягуар» Питера.

— Кажется, приехал твой друг, — сказала она, услышав шаги Джонатана в мастерской.

Он подошёл и обнял её, чтобы нежно поцеловать в шею. Её пробил озноб.

— Ты заставляешь Питера ждать!

Вместо ответа Джонатан стянул с Анны хлопковую блузку, почти обнажив ей грудь. С улицы раздались нетерпеливые гудки. Она мягко отстранилась.

— Твой свидетель несколько надоедлив. Поезжай на свою конференцию. Чем скорее ты уедешь, тем быстрее вернёшься.

Джонатан ещё раз обнял её и попятился к двери. Когда дверь закрылась, Анна зажгла новую сигарету. Из отъезжающей машины высунулась рука Питера, помахавшая ей на прощание. Анна со вздохом перевела взгляд на старый порт, куда в прошлом причаливали бесчисленные суда с эмигрантами.

— Почему ты вечно опаздываешь? — спросил Питер.

— На встречи с тобой?

— Нет, к самолёту, к обеду или к ркину. Люди назначают время встречи, но ты у нас не носишь часов.

— Ты — раб времени, а я сопротивляюсь неволе.

— Когда ты несёшь подобную чушь своему психотерапевту, он, к твоему сведению, не слышит ни одного твоего словечка. Он в это время прикидывает, сможет ли купить на заплаченные тобой денежки машину своей мечты и какую — «купе» или «кабриолет».

— Я не посещаю психотерапевта!

— Советую начать. Как твоё самочувствие?

— Лучше признайся, чем вызвано твоё бравурное настроение.

— Ты читаешь тетрадки «Искусство и культура» в газете «Бостон глоб»?

— Нет, — ответил Джонатан, глядя в окно.

— Дженкинс и тот их читает! Эта пресса меня прикончит!

— Неужели?

— Так ты читал?

— Разве что чуть-чуть, — сказал Джонатан.

— Помнится, в университете я тебя однажды спросил, спал ли ты с Кэтти Миллер, в которую я втюрился. «Самую малость», — ответил ты. Может, объяснишь наконец, что ты подразумеваешь под этими своими «чуть-чуть» и «самую малость»? Уже двадцать лет я ломаю голову… — Питер стукнул кулаком по рулю. — Нет, как тебе нравится этот заголовок: «Последние продажи аукционного оценщика Питера Гвела вызывают разочарование»? Кто побил продержавшийся десяток лет исторический рекорд стоимости картин Сера? Кто заключил самую роскошную за целое десятилетие сделку по продаже Ренуара? А коллекция Боуэна с Джонкингом, Моне, Мэри Кассатт и другими? Кто был первым защитником Вуияра? Сам знаешь, на сколько он тянет теперь!

— Питер, ты зря убиваешься. Дело критика — критиковать, не более того.

— На моём автоответчике четырнадцать тревожных сообщений от компаньонов в «Кристиз», вот что меня убивает!

Затормозив на светофоре, он разворчался пуще прежнего. Джонатан терпел это несколько минут, потом включил радио. Салон наполнился урчащим басом Луи Армстронга. Джонатан увидел на заднем сиденье коробку.

— Что в этой коробке?

— Ничего! — отрезал Питер.

Джонатан обернулся и стал весело перечислять:

— Электробритва, три драные рубахи, две штанины одних разорванных пижамных штанов, пара баш маков без шнурков, четыре письма в мелких клочках, и все это полито кетчупом… Ты сбежал из дому?

Питер изогнулся в кресле, чтобы сбросить картонную коробку с сиденья на пол.

— У тебя никогда не бывало неудачных недель? — пробурчал он, делая громче радио.

Джонатан чувствовал, что всё сильнее робеет. Когда он поделился своими опасениями с Питером, тот заявил:

У тебя нет никаких причин трусить.