Слепень   ::   Шпанов Николай Николаевич

Кое-кто повторял за полковником:

— Может быть, вернётся…

— А то нет!.. — бодро говорил полковник, и глаза его снова загорались злым огоньком мести. — Если в нём есть хоть капля крови, будет здесь…

Противник продолжал ожесточённое наступление в обход Вязьмы. Голова его танковой колонны, пробив, как тараном, наше расположение, застряла на лесных дорогах. То и дело взлетали ваши штурмовики, чтобы долбить по этой панцырной голове. Противник знал, что едва ли не самым страшным врагом его танков являются советские штурмовики. От них невозможно укрыться ни в лесах, ни в болотах. Их бомбы и пушки настигают везде. Переворачивают танки, рвут гусеницы, вдребезги разносят машины с мотопехотой. Противник стремился парализовать штурмовики на их аэродромах. То и дело рвался он к нашей точке, пользуясь каждым облачком. А облаков сегодня, как назло, много. Тяжёлым пологом мчатся они над нами, время от времени рассыпаясь тонкой снежной крупой, уныло стучащей по крыльям самолётов, затвердевшим листьям засыпающих на зиму деревьев, по стёклам землянок.

Вдали ухнула очередь разрывов, другая. Немец ошибся. Бомбы легли совсем не в тот лес, где прячется аэродром. Не успели мы по звуку определить, куда развернулись бомбардировщики, как слышим совсем низко, над самым леском, стрекотанье небольшого мотора. Ошибиться нельзя — это связная машина. Кто бы это мог быть?

Свои все на месте.

Что за неожиданный гость?

Самолёт садится, пассажир вылезает. Но он странно медленно бредёт по аэродрому. Лицо полковника на секунду мрачнеет. Потом так же быстро светлеет. Он быстро идёт навстречу прибывшему. Мы нерешительно делаем несколько шагов следом и видим, как наш обычно сдержанный на слова и жесты командир, широко раскрыв объятия, принял в них гостя и трижды поцеловал. Это — Прохор.

Опознать Прохора по лицу было невозможно. Вся голова его представляла собой белоснежный ком бинтов. Правая рука на перевязи. Свободной левой он опирался на палку, и всё-таки это был наш Слепень, наш любимый Прохор.

— Дома?.. — ласково бросил полковник, заглядывая в крошечное отверстие в бинтах, откуда глядел одинокий, но весёлый глаз моего друга.

— А то как же?.. — Прохор криво улыбнулся опухшей губой.

— Ну, товарищи, кто говорил, что Слепень не вернётся?..

Полковник обвёл нас искрящимся от радости взглядом. А когда наш полковник глядит такими глазами, нельзя не улыбнуться. Все улыбались. Улыбались боевые друзья Прохора — лётчики, улыбались штабные командиры, улыбались мотористы техсостава, улыбались связисты.

Позже, сидя у койки Прохора, я услышал рассказ об его бое и заключение этого рассказа, которое вы ещё не знаете.

— …Прижали они меня… — медленно шевеля распухшими губами, говорил Прохор, — как сел, не помню. Пехотинцы мне потом говорили, будто выкатился я из машины, как мешок, и упал. Фрицы в воздухе надо мною елозят и строчат. А я поднялся, прикрыл плечи парашютом, — значит, котелок работал: память и сознание сохранил. Пошёл к лесу. Там бойцы, подобрали меня и перенесли на перевязочный. Очнулся, когда мне в затылке стали ковырять. Это вынимали осколки. Сунули меня потом в самолёт. И… в Вязьму. Ну, а там дали направление в тыловой госпиталь. Поглядел я на эту бумажонку, и так мне стало скучно: неужто ж с родною частью расстаться?

И вижу тут: проходит под окошком знакомый человек — дружок мой по школе, но форма на нём аэрофлотская. Окликнул я его:

— Здорово, Сашок.

— Прохор?

— Чем ты тут командуешь, — говорю, — почему не в боевой?

— Не пускают, — говорит, — диспетчер я, раненых вывозим.

Поговорили мы с ним, и мне тут мысль пришла.