Слияние вод   ::   Ибрагимов Мирза

Приказав сторожу подать коня, Рустам вышел на веранду и увидел вбежавшего в ворота бригадира Гусейна.

- Н-ну?... - крикнул Рустам, предчувствуя новую беду.

Вместо ответа бригадир бормотал что-то невнятное - за эту манеру давно был он прозван односельчанами "Немым Гусейном".

- Да вы пытались вытащить?... - грозно произнес председатель, поняв наконец, что грузовик с минеральными удобрениями свалился в придорожную канаву.

Немой Гусейн только шевелил мясистыми губами, не говоря ни "да", ни "нет".

Махнув рукою, Рустам вскочил в седло и поспешил в степь.

Грузовик прочно засел в канаве задними, колесами. Шофер спал в кабинке, накрывшись кожаной курткой. Растолкав его, Рустам велел сбегать на ближнее поле и позвать колхозников. Когда сняли мешки с удобрениями, оказалось, как и предполагал Рустам, что вытащить машину не так уж трудно. Председатель распоряжался, сам подпирал могучим плечом воющую от натуги машину, орал на Немого Гусейна, наконец-то пришедшего из села. Взмокнув до седьмого пота, сорвав голос, Рустам влез в седло и направил коня к овцеводческой ферме.

Вернулся он домой поздно вечером, усталый, с забрызганным грязью лицом. И почему-то ему понадобилось именно сегодня, сейчас, когда нервы напряжены до предела, закончить с женою спор, начатый несколько дней назад. Но как и с чего возобновить разговор, Рустам не знал и терпеливо поджидал удобного случая, а тем временем до красноты в лице затягивался трубкой.

Сакина не привыкла расспрашивать мужа о колхозных делах. Молчит пусть молчит, значит, так надо. Поджав ноги, она сидела на пестром ковре, разложив вокруг коробки с клубками ниток, иголками, пуговицами. Как всегда спокойная, она старалась не замечать ни беспокойных взглядов дочки, ни угрюмого вида мужа. Глядя со стороны, можно было подумать, что она поглощена вышиванием. А на самом деле Сакина и не видела, как мелькает игла в ее ловкой руке: муж и дочка - вот о ком она размышляла в тревоге.

А когда страстно, нетерпеливо прозвучала где-то на улице песня, мать, уколовшись иглою, даже не вздрогнула, а только вопросительно подняла глаза на встрепенувшуюся дочь. Та, заслышав звуки баяты, глубоко вздохнула и еще плотнее прижалась к косяку окна. Песня приближалась издалека и билась, словно птица крыльями, в стекла. Першан так захотелось распахнуть окно, чтобы, ворвался в дом поющий мужской голос, но она сдержала порыв. Теперь песня звучала совсем близко...

Мутна вода Аракса,

Цветут сады весной.

Побудь со мной, любимая,

Часок побудь со мной!1

Вслушавшись в песню, председатель усмехнулся, снял со стены полевую сумку, заменявшую ему портфель, вынул записную книжку и написал для памяти: "Поручить бригадиру Ширзаду организовать хоровой кружок".

Мысль была, что и говорить, дельной. "Нечего зря драть горло такому сладкоголосому соловью, сказал себе Рустам, - пусть готовит хор к районному смотру самодеятельности. И чтоб без диплома первой степени не возвращались!"

А Першан будто и не томилась весь вечер - лицо сияло, глаза горели. И, словно угадав, что песня волнует сердце девушки, певец затянул еще печальнее:

И солнце закатилось,

И свет луны погас.

Твоя стрела, любимая,

Приблизит смертный час!

В другое время Рустам смекнул бы, что страстную баяты случайно не поют под окнами дома, в котором живет такая девушка, как Першан. "Приглядывай за дочкой!" - строго наказал бы он жене. А сейчас, опустив на грудь голову с чалмою перепутанных седеющих кудрей, он грустно улыбался, не вникая в смысл баяты, вспоминая, как он сам когда-то распевал у дома юной Сакины.

Он поискал взглядом жену, но оказалось, что Сакина ушла в соседнюю комнату.

Это Рустаму не понравилось: равнодушие какое-то, чуть ли не презрение...