Случай из практикума   ::   Чайковская Вера

Доктору стало скучно дослушивать этот разговор, и он, сухо поклонившись чете Нагелей, вышел из их большого неуютного дома, построенного из кирпичей, который тут же производился монотонно гудящим заводом, миновал высокую ограду с воротами - надо бы еще повыше, чтобы воздух не загрязнялся пылью (первые ростки экологического сознания), - и вступил на "вторую" территорию, где все было иным, светло-праздничным, - но, увы, уже не для него, хотя и колокольчики еще синели в траве, и пионы вдоль дорожки к озеру распушили лохматые свои прически, и с озера слышался заразительный смех барышни, и скамейка под липами поджидала задумчивого читателя... Днем доктор еще раз столкнулся с Ниной. Она, в спортивной короткой юбке, с ракеткой в руке и свежей царапиной на коленке, бежала к флигелю, а он сидел на скамейке, перелистывая "Аполлон", - на лице брезгливая мина. - А мы в Ита... - Знаю. - Папа сказал? - Угу. - Доктор, милый, едемте с нами! - Знаете, Нина, у меня дела. Больные заждались. Да и в редакциях надо показаться. Не в "Аполлоне", конечно, но и не в "Митрофане". - Что за "Митрофан"? Или не поняла, или не пожелала понять его шутки. - Петр Андреевич! - А... Что такое? Она присела на корточки возле скамейки и так, снизу, заглядывая ему в лицо, склоненное над бездарными страницами жеманного журнала, шепнула беззвучно, округляя красные воспаленные губы: - Умоляю вас! - Что-то мне этой ночью послышался шум в вашей комнате, смех... может быть, от дневной жары... - Он же кузен, Петр Андреевич. И он привык в Италии пить вино и петь серенады. Это мы с вами бирюки. А там, он говорит, вечный карнавал. - Так я не ослышался. Дурацкий журнал перелистнулся и захлопнулся на дрогнувшей коленке. - Знаете, чего бы мне хотелось? - все так же снизу вверх глядя на него серыми блестящими глазами. - Луну с неба. После Италии останется желать только луну. - Мне бы хотелось все время так жить... с вами в этом флигеле. И чтобы вы ходили удить рыбу, и вечером играли с родителями в лото. И листали мой журнальчик. И что-то быстро записывали в свой блокнот, а по вечерам работали у себя при свете лампы... - А ночью чтобы к вам приходил кузен. Она резко поднялась, взмахнув короткими волосами и короткой юбкой, досадливо почесала ссадину на коленке, выпятив худые лопатки ("надо бы йодом помазать", - педантично подумал он), и скрылась на дорожке к озеру. ...Он решил не ложиться. Кучер обещал пригнать коляску к трем часам ночи. За полчаса должны были доехать до станции, а там - минутная остановка скорого до Москвы, и начнется что-то новое, другое. А это уйдет навсегда в прошлое. В сущности, все это безумно странно, непостижимо, но что делать, время не остановить. Петру Андреевичу вспомнилась дурацкая фраза художника Серова, переданная Ниной. Репродукции его картин, увиденные в журнале, поначалу вызвали только глухое раздражение - слишком красиво, но потом он выделил для себя детские портреты, с недоверчивым удивлением подмечая в них то, чего сам везде искал, - простоту и искренность сути и ее выражения. Злясь на себя, он ждал прихода Нины, ведь они не только не попрощались, но почти поссорились. Хотя какое это теперь имеет значение? Случай из врачебной практики. Таким и останется в его записях. После двенадцати он ждать перестал, а поднялась она к нему совсем поздно, около двух, испуганная, бледная, в легком халатике, наброшенном опять на что-то кружевное и воздушное, напомнившее ему их первую встречу и его спонтанную фразу о "ночи любви". Вот тебе и ночь любви! Доктор нахмурился. - Идите лучше спать. Мы, в сущности, простились. - Разве простились? Я хочу, хочу... - Баста, как говорят ваши любимые итальянцы. Больше никаких хоте- ний - при мне. - Доктор, Петр Андреевич, миленький! Неужели не поцелуете на про- щанье? - Почему же? (голос чуть дрогнул). На прощание полагается - даже, кажется, трижды. - Он с шутовским лицом шагнул к ней, осторожно обхватил худые лопатки и внезапно для себя задохнулся в томительном, тягучем, бесконечном поцелуе. Она собой не владела - он это видел, - но не пользоваться же припадком экзальтации нервной девицы, которая испытывает преувеличенное чувство благодарности и хочет загладить несуществующую вину? Он с усилием от нее оторвался и сделал вид, что что-то ищет в кармане тужурки. Такие сцены были не в его вкусе - ни в жизни, ни в писаниях.