Великолепная пятерка   ::   Гайдуков Сергей

На втором курсе получалось просто отлично, а на третьем снова стало хуже, потому что преподаватели вдруг стали разбегаться с кафедры, как крысы с тонущего корабля. Им на замену мобилизовывались довольно экзотические персонажи, непонятно где выисканные.

Антигуа и Барбуда. Кайф. Но я все еще уэйтинг фор май мэн. Уэйтинг энд уэйтинг.

Кажется, того дикого препода английского, что возник в конце третьего курса, звали Рудик. Он носил длинные свитера ручной вязки и длинные засаленные волосы до плеч. Если он брался что-то объяснять, то быстро заводился и начинал размахивать руками и брызгать слюной на первые парты. Перед началом занятия Рудик обычно долго ковырялся длинным пальцем в ушах, вероятно, чтобы точнее уловить все нюансы произношения студентов. Романова он достал все же не этим, Романова он достал своим авторским методом, который заключался в том, что студентам давалось задание — переводить со слуха всякие англо-американские песенки. На очередной контрольной Романову достался какой-то гнусавый голос с жутким акцентом, и в результате Борис не продвинулся за положенное время дальше первых трех-четырех строчек. Возможно, в этой катастрофе сыграло свою роль и мучившее Романова похмелье — тогда он еще мог пить много и разнообразно.

— Ай'м уэйтинг фор май мэн, — пробубнил Романов, чуть оторвав зад от стула. — Я жду своего мужика. И у меня в кармане двадцать шесть долларов... — на этом русские строчки в его листке заканчивались, и Романов, устав бороться с тягучей головной болью, махнул рукой. — И дальше там такая же фигня...

— Алё, товарищ, — сказал Рудик с таким видом, как будто Романов нанес ему личное оскорбление. — Такая же фигня? Фигня у тебя в башке, это совершенно точно. Что это ты там наплел? «Жду своего мужика»? Это тебе не опера из жизни сексуальных меньшинств...

Группа с удовольствием заржала, а Романову было все равно, из чьей жизни эта опера. Главное было — дожить до конца пары, сбегать в буфет и взять пару пива. Рудик между тем гнул свое:

— Это не опера. Это суровая психологическая драма. «Я жду своего человека». Парень ждет своего человека — человека, который нужен ему позарез. Человека, который принесет что-то важное.

— Ага, — равнодушно сказал Романов, комкая листок с несостоявшимся переводом.

— Для того у парня и двадцать шесть баксов в кармане, — несло Рудика. — Он ждет своего человека. Придет человек и принесет товара на двадцать шесть баксов. Но его еще нужно дождаться, а это — черный район, кругом злобные ниггеры шляются, и, если они узнают, что у парня двадцать шесть баксов в кармане, они его в один момент замочат! Это тебе не фигня, это тебе поэзия! — назидательно произнес Рудик. — Поэзия, вашу маму...

Через три недели после этого достопамятного семинара Рудика с треском выгнали из института за неадекватное поведение на заседании кафедры. В приватных беседах Рудик объяснял инцидент тем, что уж слишком хорошую травку ему достали и ждать до конца рабочего дня не было мочи. Травка была вполне реальная, а не поэтическая.

По прошествии стольких лет все это могло показаться полной ерундой, но — странно — именно это вспоминалось и приобретало новое значение. Романов теперь абсолютно точно знал, что ждать своего человека — это жестокая психологическая драма. Даже если человек должен притаранить не героин, а нечто другое.

Романов сидел в чужом городе и ждал своего человека. Местечко для встречи было выбрано не из самых респектабельных в городе, и хотя злобных ниггеров здесь не наблюдалось, стриженые дебилы отечественного производства в китайских спортивных костюмах периодически курсировали мимо, заставляя Романова напрягаться. Но реальную опасность для Бориса представляла не эта шпана.