Смерть Петра Скавлукова   ::   Приставкин Анатолий

Теперь уже крепкая выпивка с легкой закуской, чтобы быстро не трезветь, и фланирование по направлению к клубу, где единожды и навсегда была одна программа: кино и танцы под радиолу. Небольшое разнообразие в воскресный день вносили шумные драки, воскресники и отсутствие водки в магазинах. Тогда с базы доставляли одеколон «Ай-Петри». Пьяных было меньше, а изо рта мужчин исходил благоуханный одеколонный запах.

В будний день в общежитии и на улице было странно пусто, а Скавлукова чрезвычайно удивило, что их поселок такой маленький размером.

Он прежде никогда не замечал этого.

Скавлуков сходил в столовую, заглянул в клуб, также пустой, и вернулся в общежитие.

В комнате на столе обнаружил письмо и обрадовался, это от знакомой из Иркутска, а не из дома, откуда он ничего интересного в письмах не ждал.

Лежа прочел письмо, потом напечатанное на конверте поздравление с 1 Мая, потом еще печати и штемпеля.

По числу определил, что письмо провалялось на почте целую неделю, но недолго над этим думал и заснул.

Встал и снова пошел в столовую. Но ел плохо и чувствовал себя смутно, точно с перепоя. А когда официантка принесла вместо гречневой каши лапшу (это здесь и прежде делали), он вдруг вскипел и потребовал жалобную книгу.

Морщась, чувствуя неприязнь к самому себе, он писал в книгу карандашом всякие гневные слова, тогда как девушка, зардевшаяся, ненавидящая его, повторяла:

— И пишите… Мне плевать на ваше бумагомарательство! И треплют, и треплют нервы, и ходят тут! Сами бы поработали, узнали бы… Пишите! Пишите!

Потом Скавлуков стоял около железного окошка автолавки с книгами и разглядывал обложки. Пробормотал, раздражаясь снова без причины:

— Понаписали так, что читать негде…

Вот эта, например, «Горячее сердце»… Ну, что в ней? Может, она та самая, где вся правда-то и есть для Скавлукова. А может, так себе…

Почему-то вспомнилось, как в войну, в эвакуации давали им в школе ботинки. Высыпали целую груду на пол в учительской и сказали: «Выбирайте!»

А он вертел их, и ничего не понимал в ботинках, и всё вспоминал маму… Она бы только взглянула и сказала: «Вот эти!» Ему понравились тогда одни с очень красивыми шнурками, и он выбрал их. А потом они сразу почему-то промокли, эти ботинки, а когда он положил сушить, вдруг сморщились и задеревенели, и он не мог надеть их на ноги. И заплакал.

Скавлуков глядел на книги и наугад брал то одну, то другую. Наконец он выбрал книгу с яркой обложкой: «Наш паровоз, вперед лети» — и сунул ее в карман. В общежитии, не раздеваясь, прилег, открыл книгу и уснул на второй странице.

Вечером его совсем забрала тоска, и он решил идти в управление. «С утра наскандалю, полегчает», — думал он. С этой мыслью и уснул.

Утром встал позже всех и обнаружил, что воды в кране нет. Замерзла. Опять подумал зло: «Схожу в управление!» И, решив идти, успокоился сразу.

На улице встретил своего мастера и поздоровался:

— Здравствуйте, Артем Иванович…

— Здравствуйте, Скавлуков, — сказал тот.

— Вот загулял, — сказал Скавлуков и показал на руку. — А у нас вода замерзла в общежитии.

— Какая вода? — спросил мастер, поднимая рыжие брови и раздумывая о чем-то. — Ты вот что, Скавлуков, ты битум пролил, да? Теперь меня вот инженер по технике безопасности волокет на расправу, акт составляют… Уяснил?

— Ну и что? — спросил Скавлуков, и ему стало грустно. Он посмотрел прямо в глаза мастера и понял, что он не зря не любил мастера и что он будет и дальше не любить его.

А мастер вздохнул и сказал:

— Подвел ты бригаду, Скавлуков, теперь премиальные могут зарезать, вот что усеки… И меня сейчас под орех разделают из-за твоего растяпства. Вам не мастер, вам нянька еще… — сказал мастер и махнул рукой.

Здание управления состояло из двух этажей, на первом этаже размещались местком, дирекция и комитет комсомола, а на втором — партком и техническая группа.