Смерть барона фон Фриделя   ::   Эверс Ганс Гейнц

Тела ничего не стоили: беобразные головы, впалые груди, узкие плечи и обезьяньи руки - кому все это нужно? Но эти шесть ног: со стальными мускулами, стройные, сильные - шесть великолепных ног!

Моя гостиница находилась на улице 25 Мая. Рядом, в опустевшем казино, раздавался еще шум; я зашел туда. На сцене были три женщины Грациэлла-трио - так гласила программа. Это были скучные белокурые девушки в длинных синих платьях, с разрезом на боку. Они пели какую-то песнь и во время припева высоко поднимали юбки вверх. Нижних юбок на них не было, ноги были в черном трико. Это были стройные, сильные, стальные ноги№ и я сейчас же увидел, что эти ноги принадлежали трем диксонам.

Меня охватил страх№ я знал, что и у меня что-нибудь украдут. Не одни только ноги№ все. Но это продолжалось только одно мгновение, потом я расхохотался. Мне вдруг пришло в голову: что если Диксоны застраховали себя против кражи? Наверное, эти три женщины отдали им свои тощие, старушечьи ноги, а сами разгуливают по свету на прекрасных диксоновских ногах. Но как же Диксонам сказать, что их обокрали, - ведь страховое общество, конечно. Откажется уплатить им, и тогда дело дойдет до суда.

Я пошел в гостиницу и написал трем Диксонам письмо. Я предложил себя в свидетели№

x x x

Большие сады.

Стр. 914. Женский почерк.

Не в Цинтре, не в Искиа и не в Эсте. И не тот темный в Чизльхерсте, и не в Лакроме, и не в Шверине. И не волшебный сад в Гаити, который развел немецкий поэт, когда он разыгрывал консула в негритянской стране.

Нет, нет, не они. Быть может, все - и все-таки ни один из них. Быть может, каждый из них по разу - когда падает истинное слово; когда нечто, что было, сожрет то, что существует теперь; когда прошедшие времена превратятся в будущее, когда прекрасная ложь разобьет грязную правду.

Быть может, тогда.

Усталая, еду я верхом на лошади в вечерних сумерках. По полям и по лесам - где-то. Но вот я доехала до стены, до длинной серой стены, а по обе стороны - высокие деревья. Там, там за ней находятся большие сады.

Когда-нибудь стена разрушится; в одном месте только узкая решетка скрывает тихие тайны. Я должна посмотреть на нее. Длинные дороги, ровные луга, и все беспредельно. Густые кустарники, в которых спят сновидения, темные пруды с лебедями, которые будут петь в ночную пору. И ни одного звука, ни малейшего, едва слышного, звука.

Если я увижу ворота, то сойду с седла, поцелую ноздри своего вороного коня. Хлыстом я слегка ударяю по тяжелому железу - теперь, я знаю, раскроется решетка. Тихо, тихо - петли не заскрипят. Широко распахнутся громадные ворота - и меня примет в свои жадные объятия большой сад.

Вдали, под платанами идет прекрасная женщина. Когда она идет, шаги ее звенят, подобно звону синих колокольчиков; когда она дышит, ее дыхание светится, подобно серебристому туману. Когда она улыбается, соловьи забывают петь, когда она говорит, с ее губ скатывается жемчужина. "Мальчик, - говорит она мне, - милый мальчик". И я так рада, что она меня, маленькую девочку, называет мальчиком.

"Милый мальчик," - говорит она мне и целует мои руки. Когда она берет мои руки и целует их, то мне кажется, что нет ничего на свете, что могло бы сказать мне так много. Великий покой светится в глазах прекрасной женщины и великий, сладостный покой будет меня лобзать, скоро - лишь бы мне увидать ворота.

Но никогда не найти мне ворот. Когда-нибудь стена разрушится; в одном месте только узкая решетка скрывает тихие тайны, в нее я загляну. Густые кустарники, темные пруды, длинные, длинные дороги, и все беспредельно. Потом опять стена, длинная серая стена, и по обеим сторонам высокие деревья.

Усталая, еду я верхом на лошади в вечерних сумерках. По полям и по лесам - где-то.

x x x

Стр. 919. Почерк барона.