Смешные любови (рассказы)   ::   Кундера Милан

Клара тем временем, склонив голову, жалась в уголке мастерской, выделяясь среди расшалившихся женщин своей взволнованностью и усердной работой. Ах, как скверно она изображала неприметность и невзрачность! И пан Затурецкий, находясь уже в двух шагах от нее, вот-вот должен был заглянуть ей в лицо.

- Если вы только и помните, что она была красива, этого мало, - сказал пану Затурецкому вежливый заведующий. - Красивых женщин полно. Она была маленькая или высокая?

- Высокая, - сказал пан Затурецкий.

- Брюнетка или блондинка?

- Блондинка! - чуть подумав, сказал пан Затурецкий.

Эта часть рассказа может служить притчей о силе красоты. Пан Затурецкий, впервые увидев у меня Клару, был так ослеплен, что по сути даже не видел ее. Клара сотворила перед его взором некую непроницаемую завесу. Завесу света, за которой она была скрыта, словно за вуалью.

А ведь Клара не была ни высокой, ни блондинкой. Это лишь внутреннее величие красоты наделило ее в глазах пана Затурецкого видимостью физического величия. А свет, излучаемый красотой, наделил ее волосы видимостью золотистости.

И вот, когда маленький человечек дошел наконец до угла мастерской, где в своем коричневом рабочем балахоне сидела, судорожно склонясь над какой-то раскроенной юбкой, Клара, он ее не узнал. Не узнал потому, что никогда ее не видел.

9

Когда Клара несвязно и без должной внятности поведала мне о случившемся, я воскликнул: - Нам повезло!

Но она, всхлипывая, накинулась на меня: - Как это повезло? Не раскрыли меня сегодня, раскроют завтра.

- Хотел бы я знать - как.

- Придут за мной сюда, к тебе.

- Я никого сюда не впущу.

- А если на меня наведут полицию? Или прижмут тебя и вытянут, кто я? Она говорила что-то о суде, обвиняла меня в оскорблении мужа.

- Господи, да там посмеются над ними: ведь все это была шутка, розыгрыш.

- Сейчас не время для шуток, сейчас все принимается всерьез; скажут, что я преднамеренно хотела его опорочить. Разве кто-нибудь поверит, взглянув на него, что он действительно мог приставать к женщине?

- Ты права, Клара, - сказал я, - кто знает, может, тебя и посадят. Но подумай, Карел Гавличек-Боровский тоже сидел в тюрьме, а как высоко взлетел: тебе даже в школе пришлось его проходить.

- Не болтай чушь, - сказала Клара, - ты же знаешь, что я и так вишу на волоске, а если предстану перед уголовной комиссией и это просочится в характеристику - мне уж никогда не выбраться из мастерской. А кстати, хотелось бы знать, как обстоят дела с обещанным местом манекенщицы? Ведь теперь я и спать у тебя не могу, буду бояться, что придут за мной, сегодня же поеду в Челаковице... - Вот таким был один разговор.

А другой состоялся днем после заседания кафедры.

Заведующий кафедрой, убеленный сединами искусствовед и умный человек, пригласил меня в свой кабинет.

- Публикация работы не принесла вам особой пользы, это вы, надеюсь, знаете? - сказал он мне.

- Да, знаю, - ответил я.

- Только ленивый не принимает ее на свой счет. А ректор и вовсе думает, что это прямой выпад против него.

- Что тут поделаешь! - сказал я.

- Ничего, - сказал профессор, - но у вас истек трехлетний срок ассистентской должности, и на нее объявлен конкурс. Конечно, обычно принято отдавать предпочтение тому, кто уже преподает в институте, но уверены ли вы, что комиссия в данном случае этой традиции не нарушит? Однако не об этом я собирался говорить. До сих пор считалось, что вы добросовестный преподаватель, пользующийся любовью студентов и кое-чему их научивший. Но даже на эту свою репутацию вы не можете теперь опереться. Ректор сообщил мне, что три месяца вы вообще не читали лекций. Причем без уважительных на то причин. Ведь одного этого было бы достаточно, чтобы вас незамедлительно уволить.