Смиренное кладбище   ::   Каледин Сергей

– Пустое, Марья Ивановна, для батюшки конфетку сделаем.

И действительно сделал. Два метра глубиной, ровненькая, дно еловыми ветками выложил. Не могилка – загляденье.

…Воробей подошел к церкви, погулял вокруг – тянул свободное время. Все ж к прокурору зовут, не в кино. Поднялся на паперть. Нищие разом заныли, запричитали, но, разглядев местного, смолкли. Воробей снял шляпу и толкнул тяжелую дверь.

В прохладном полумраке церкви у левого Никольского алтаря стояло четыре гроба на специальных для того скамейках. Возле гробов, по-домашнему, спокойно, хлопотали родственники: прихорашивали, поправляли покойниц. Все четверо были старушки.

Иногда здесь и крестили, если не было гробов, а если были, то крестили в крестильной. Там же Батя полгода назад крестил и Витьку, сына Воробья. Крестным был Кутя, а крестной матерью Валькина подруга с Лобни Ирка.

Воробей подошел к стойке, за которой Марья Ивановна оформляла усопших. Тяжелый шаг Воробья оторвал Марью Ивановну от дел:

– У вас отпевание?

– Это я, Марья Ивановна, Лешка Воробей…

– Лешенька, а я тебя и не узнала. Ты что, выходной сегодня? Наряженный…

– Да нет, – Воробей замялся, – к следователю мне скоро… В прокуратуру. Шел вот – зашел…

– Чего ж ты опять натворил? Господи! – она искренне всплеснула руками.

– Да за старое, еще до больницы, когда пил… Адвокат сказал, простят, не посадят. А там кто его знает… Значит вот, на всякий случай… до свидания. Батя-то где?

– Батюшка? Обедает. Посмотри в крестильной. Ну, дай Бог тебе, Лешенька.

– Она мелко перекрестила его.

– К… – Воробей подавился. – Спасибо, Марья Ивановна.

Воробей дошел до главного алтаря, поздоровался с Анатолием Николаевичем, горбатым стареньким монахом, прохромавшим через церковь насквозь.

Обычно попы обедали в церковной сторожке. Там была и плита, и холодильник, все чин чинарем. Но сейчас сторожку ремонтировали – и попам тайком накрывали в крестильной, хотя и не положено по религии…

Попов в кладбищенской церкви было два: старший – отец Петр и отец Павел, Батя. За столом сидел один Батя. – Садись, Леш. Здорово. Как Виктор?

– Нормально… Косит вот только…

– Пройдет, – сквозь борщ невнимательно буркнул Батя Поп был невеселый. Воробей знал в чем дело. Прикрылаcь лавочка.

При старом настоятеле, земля ему пухом, Бате вольготнo жилось. Ну, подпил, прогулял службу… Что за беда, вера-то у нас, русских, православная, испокон на Руси к вину уважение, а священник, что ж он – не человек? Настоятель послужит вне очереди, Пантелеймон Иванович, дьякон, тоже поспешествует, а уж Батя потом две, а то и все три не в очередь отпоет.

А теперь! Новый-то отец, Петр, чуть запах услышит – от службы отстраняет и объяснительную велит писать да благочинному настучит, а тот – в епархию, а там у них разговор короткий. За Можай загонят…

А уж, не дай Бог, на работу, тьфу, на службу не выйти, сожрет с дерьмом: бюллетень давай. Священник, да чтоб бюллетень!.. Тьфу, пропади он пропадом!..

– Ну, идешь? – очнулся Батя. – Не боишься?

– Адвокат сказал: нормально будет…

Батя вытер носовым платком бороду.

– Встань-ка, благословить надо.

– Да-а… – Воробей замялся, – я ж вроде неверующий…

– Все неверующие, – Батя поднялся – за стола, – а благословить не мешает. Шляпу положи, стой смирно.

Он медленно перекрестил Воробья и, закатывая глаза, что-то тихо пробормотал, подал руку для лобызания. Воробей не понял, пожал ее.

– Целуй, – поправил его Батя.

Воробей покраснел и ткнулся губами в его руку.

– Ну, вот. Теперь иди спокойно. С деньгами твоими как договорились: кладу на свою книжку и по сто рублей каждый месяц Валентине высылаю, без обратного адреса, так?

– Ага.

– Иди, не бойся, Бог даст, обойдется, Алексей. Ступай.