Смрт (рассказы)   ::   Лимонов Эдуард

Не укрывал он только от мин, мины летят сверху, но я не слыхал об обстрелах этого участка из минометов, из чего понял, что минометов у противостоящих на этом участке мусульман не было. Дом как укрепление был продолжен каменными стенами. Угол этой крепости был превращен в дзот, представлял из себя врытую в землю как бы башню. В ней у сербов стоял крупнокалиберный пулемет, стрелявший убойными штуковинами диаметром 12,7 мм. Наши укрепления, то есть дом, каменная стена и дзот, к тому же еще находились на возвышении. Враг находился где-то за открытым пространством (сербы вырубили все деревья на расстоянии 50 метров от их укреплений), за зелеными зарослями леса, так враг находился еще и ниже сербских позиций на пару метров.

Мы пробежали в тень дома, встали там кучкой и говорили обо всем на свете. О «турчинах», то есть о мусульманах, и их укреплениях, о Слободане Милошевиче, о президенте Караджиче, о ценах на сливу и сливовицу. Четники подоставали из-за голенищ сапог и из карманов своих живописных одежд фляжки и наперебой угощали меня. «Рус» был им интересен. Одновременно в их ухмылках и в оскалах зубов (зубы у них были не ахти в каком состоянии, недоставало зубов у многих, что придавало им совсем уж достоверно разбойничий вид) я видел некое недоверие, некий вызов мне. В этом вызове ничего необычного не было. Любой коллектив, особенно мужской, всегда пробует новичка на зуб. Тем более что в сербских газетах обо мне писали как о националисте, «советнике ультранационалиста Жириновского». Кто такой Жириновский, четники и сейчас, наверное, не знают, но националист «рус», то есть я, стоял перед ними и не был похож на националиста. Не имел бороды и усов, прежде всего. Бритый гладко, как хорват, да еще и обручальное кольцо (как я позднее выяснил) я носил по причине разбитого сустава пальца не на той руке.

Они стали пробовать меня на зуб. Подошел бородатый четник с кокардой на папахе, представился: «Мишо». Протянул мне свой автомат с большим прикладом: «На, рус, постреляй из нашего сербского «Калашникова»». Я посмотрел, поставлен ли автомат на стрельбу одиночными. Навел прицел на зелень. Отдача была необычно сильная. «Буф!» — ударило меня в плечо. Еще раз — «Буф!». Как известно, по синякам на правом плече опознают бойцов, переодевшихся в гражданскую одежду. Сделав выстрелов пять, я остановился. Мишо-четник похлопал меня по плечу: «Стреляй весь магазин, рус!»

— Я не привык палить в никуда, — сказал я, протягивая ему автомат. — Еще я слышал, что у вас с турками перемирие.

— Кончилось перемирие, рус. — Мишо не брал из моих рук автомат. — В одиннадцать часов турки должны были передать нам тела наших юнаков. Не передали. Конец перемирию. Сейчас двенадцать.

— Конец, — подтвердил совсем юный четник и вскинул на плечо трубу одноразового гранатомета.

Буу-уу-уэ! — как петарда вылетела из трубы граната и, взрезав зелень, помчалась на невидимых за зеленью турок.

Турки не заставили себя ждать, и со всех участков фронта, со всех сторон зацокали пулеметы, забулькали гранатометы и застучали автоматные очереди. Заговорил и наш дзот, оттуда, отсекая ветви кинжальным огнем, заработал «браунинг». Второй пулемет, судя по звуку, той же модели (кстати, распространенной в сербской Боснии в те годы, хотя «браунинг» 12,7 — это вообще-то авиационный пулемет), заговорил с фронтальной стороны дома. Я увидел, как несколько солдат стали разваливать камни стены неподалеку от дзота.

— Эдуард! Рус! — кричали мне те, кто привез меня. — Сюда! Там опасно! — Это были люди из правительства республики.

— Сейчас будет атака, ты с нами, рус? — кричал мне в ухо Мишо, поскольку стрельба стояла такая уже, что слов было не разобрать.