Солнечный поцелуй   ::   Пронин Виктор

Но ты еще что-то пишешь?

— Письма на материк... Да все ни одного закончить не могу. Я же не говорю, что мне хочется в командировку, мне надо, Константин Константинович.

— Да, — зав потер лысину от одного уха до другого, отчего жидкие прядки вздыбились. — Тяжелый случай. В Синегорск поедешь?

— Константин Константинович!

Андрей выехал, когда уже начался буран. Мело вовсю, и мотриса останавливалась через каждые несколько километров, упираясь в снежные заносы. Машинисты спешили, надеясь проскочить обратно в тот же день, не зная, что вряд ли им удастся вернуться и через неделю. Андрей сидел в холодном вагоне, вжавшись в угол, подняв воротник куцего, еще материковского пальто и сунув руки в карманы. Он расслабленно смотрел в окно, не видя ничего, кроме несущегося снега, потом переводил взгляд на подоконник — снежная пыль как-то проникала сквозь двойные рамы, и маленькие сугробики внутри вагона даже не таяли. Несколько человек в разных углах вагона сидели молча, боясь, что очередной занос окажется непроходимым и ночевать придется здесь, в этом мерзлом железном вагоне. До Синегорска мотриса все-таки добралась. Едва открылась дверь, как тамбур тут же наполнился снегом, ветром, в него будто ворвалось какое-то белое суматошное существо. Спрыгнув со ступеньки, Андрей сразу оказался по пояс в снегу. Мотриса дернулась, закричала загнанно и скрылась в снежном мареве. И лишь тогда в нескольких шагах Андрей увидел маленькую темную фигурку. Он подошел, пригнувшись, заглянул в лицо.

— Не меня встречаете? — спросил Андрей.

. — В вагоне больше никого не было? — голос девушки показался ему чуть сипловатым.

— Ребята какие-то ехали... Но им дальше.

— Родители должны были вернуться...

— Теперь уже после бурана. Этот рейс был последним.

— Что-то я вас не узнаю, — неуверенно проговорила девушка.

— Все правильно. Я здесь первый раз.

— К кому же вы приехали?

— Командировка.

— В такую погоду? Где же вы будете ночевать?

— Общежитие какое-нибудь найду...

— Оно по ту сторону шахты. Туда сейчас не пробиться.

— Придется мне у вас заночевать, а? Как вы на это смотрите?

Из толстого платка были видны только ее глаза с тяжелыми заснеженными ресницами. Девушка молчала, не зная, как ей поступить. А Андрею было совершенно безразлично — пригласит его девушка или нет. И если бы она отказала ему в ночлеге под каким-нибудь благовидным предлогом, он бы наверняка ощутил бы облегчение. Переночевать можно было и на станции, в кабинете начальника, можно было, на свой страх и риск, отправиться на шахту, в общежитие, можно было, в конце концов, постучаться в первый попавшийся дом. В такую погоду никто не выставит человека за дверь. После снегопадов местные газеты всегда полны историй о доброте человеческой, взаимовыручке, самоотверженности и прочих красивых качествах островитян. Андрею и самому приходилось писать о старике, живущем на перевале, — во время снегопада он почти неделю колотил в подвешенный рельс, подавая знак заблудившимся. К концу снегопада у него всегда набиралась полная изба людей, часто отчаявшихся, обмороженных...

— Так вы идете? — спросила девушка.

— Если настаиваете...

— Послушайте! Сами напросились, а теперь делаете вид, будто я вас уламываю!

Добравшись до маленькой квартирки в длинном деревянном бараке, они разделись, напились чаю и пришли в себя после снежной свистопляски.

Когда совсем стемнело, Нина зажгла свечи — электропровода были оборваны ветром. Вечер потребовал иных разговоров, иных отношений, хотели они того или нет. Дневная легкость, готовность посмеяться над чем угодно, пошутить над собственными оплошностями — все это вечером стало казаться фальшивым, надсадным.