Сошедшие с небес   ::   Кунин Владимир Владимирович

Аннотация: Пронзительно-трагичная и удивительно искренняя история о любви на войне.

---------------------------------------------

Владимир Кунин

Сошедшие с небес

Ах, эти черные глаза меня пленили!

Их позабыть никак нельзя – они горят передо мной...

Ах, эти черные глаза... Кто вас полюбит,

Тот потеряет навсегда и сердце, и покой...

–  лилось с заезженной старой пластинки...

Темнота населена неясными приглушенными звуками. И среди них – шепот – торопливый, срывающийся, лихорадочный, словно горячечный бред:

– Я люблю тебя... Боже мой, как я люблю тебя!

– И я... И я тебя люблю, солнышко мое...

– Тише, родненький... Тише, миленький... Тише, Сереженька.

– Пускай... Чего теперь бояться?

– Господи! Ну почему так поздно? Где же ты раньше был?

– Я всегда был с тобой, Машенька. Ты просто не знала об этом. И я не знал...

– Я люблю тебя... Я так тебя люблю!..

Откуда-то стал возникать слабый желтый свет. Он выхватывал из кромешной тьмы уродливые каменные стены, стонущих раненых – они лежали по углам узкой пещеры, прорубленной в нагромождении скальных пород.

Кто-то нес керосиновый фонарь, негромко выкрикивал:

– Санинструктор! Санинструктор! Маша! Где ты? Там у Тенякова опять кровотечение. Ты где, Маша?..

– Пить... Пить... Пить... – стонут из всех темных углов.

Белеют бинты в слабеньком свете керосинового фонаря.

– Маша!

– Иду!

Маше восемнадцать лет. Она худенькая, грязная и оборванная. Поднялась с колен, подхватила санитарную сумку, погладила по лицу лежащего двадцатилетнего младшего лейтенанта:

– Полежи, Серёженька. Я скоро вернусь. Полежи, любимый...

Сережа – летчик. Это видно по погонам истерзанной гимнастерки. На нем брюки с одной штаниной. Нога, на которой нет штанины, замотана грязными бинтами с заскорузлыми пятнами засохшей крови. Под боком лежит немецкий автомат «шмайссер».

Оружие здесь лежит возле каждого раненого. Все полуголые – жара, душно, пот заливает лицо, разъедает глаза.

– Пить... Пить... Пить...

И словно убаюкивая лежащих, откуда-то плывет довоенное, сладкое:

... Был день осенний, и листья грустно опадали,

В последних астрах печаль хрустальная жила,

Слезы ты безутешно проливала – ты не любила,

И со мной прощалась ты...

На полуслове оборвалось танго, и чей-то вкрадчивый женский голос со слабым немецким акцентом и характерной радиохрипотцой сказал:

– Германское командование обращается к вам с благородным гуманным предложением: вы должны выйти из подземелья и сдаться. За это вам гарантируют жизнь и свободу...

Вернулась Маша с огарком свечи. Снова опустилась на колени перед Сергеем:

– Вот у нас с тобой и свет есть... Теперь бы только выжить.

– Нам известно о вас все, – говорил мягкий женский голос с немецким акцентом. – Мы знаем, что вы погибаете от жажды и голода, каждый день вас становится все меньше; нам известно, из остатков каких воинских частей состоит ваш подземный гарнизон; знаем, кто вами командует...

– Не слушай, не слушай... – торопливо зашептала Маша.

– Я не слушаю. Я смотрю на тебя, Машенька моя... Моя Машенька.

Кто-то неподалеку прошелестел:

– Водички... глоточек...

– Нету пока водички, лапушка. – Маша подскочила к раненому. – Потерпи. Может, к ночи... Вчера же удалось, помнишь?

– Не дожить мне до ночи...

– Доживешь, что ты! Мы все доживем. Обязательно!

А женский голос с немецким акцентом откуда-то говорил:

– Мы перекрыли единственный источник воды – колодец у главного входа в каменоломню. За ним установлено круглосуточное наблюдение. Ни одному из вас не удастся достать оттуда хотя бы каплю воды...

Щелчок, и снова мужской надрывный голос страдальчески запел:

Ах, эти черные глаза меня пленили...