Соус из томатов   ::   Эверс Ганс Гейнц

---------------------------------------------

Эверс Ганс Гейнц

Соус из томатов



Ганс Гейнц Эверс

Соус из томатов

Кто вдаль пускался от угла родного,

Тот видел то, о чем и не мечтал,

А дома за лжеца слывет пустого,

Коль на беду, что видел, рассказал.

Повсюду нрава глупый люд такого:

Не верит, коль рукой не осязал.

(Apiocto, "Неистовый Роланд". Песнь седьмая, 1)

В первый раз это было пять недель тому назад, во время боя быков тогда именно, когда черный бык из Миуры проткнул руку маленькому Квинито.

В ближайшее воскресенье - снова. В следующее - тоже... Я встречал его на каждой корриде. Я сидел внизу, впереди, в первом ряду, чтобы делать фотографические снимки. Его абонементное место было рядом с моим. Маленький человек в круглой шапочке и черном сюртуке, какие носят английские священники. Бледный, безбородый, золотые очки на носу. И еще особенность: его глаза были без ресниц.

Я сразу обратил на него внимание. Когда первый бык поднял на рога гнедого клеппера и длинный пикадор неуклюже свалился на землю, когда жалкая кляча тяжело взметнулась разорванным телом и запуталась ногами в собственных окровавленных внутренностях, которые низко свешивались и тащились по песку, - тогда я услышал около себя легкий вздох, но какой вздох!.. Удовлетворения!

Мы целое послеполудня сидели рядом, но не обмолвились ни единым словом. Красивая игра бандерильеросов интересовала его мало. Но когда тореадор вонзал быку в затылок свой клинок, так что рукоятка возвышалась над мощными рогами, словно крест, он схватывался руками за барьер и весь вытягивался вперед. Самое важное для него было garrocha. Если у лошади из груди била струя крови в руку толщиной или чуло давал смертельно раненному животному последний удар в мозг своим коротким кинжалом, если, наконец, бешеный бык кромсал на арене лошадиный труп и рылся рогами в его внутренностях - в такие моменты этот человек медленно потирал себе руки.

Однажды я спросил его:

- Вы, должно быть, горячий поклонник боя быков? Un afficonado?

Он кивнул, но не промолвил ни слова. Ему не хотелось отвлекаться от созерцания.

Гренада не так велика... Я скоро узнал его имя. Он был пастором в маленькой английской колонии. Его земляки звали его попросту "padro". Очевидно, его считали не в своем уме, потому что никто с ним не разговаривал.

В одну из сред я был на петушином бою.

Маленький амфитеатр, совершенно круглый, с высоко вздымающимися скамейками. Посредине арена, освещенная сверху. Вонь, плевки, дикие крики требуется некоторая доля решимости, чтобы войти туда.

Принесены два петуха. Они похожи на кур, потому что у них обрезаны гребни и перья хвоста. Их взвешивают, а затем вынимают из клеток. И они сразу, без размышления, кидаются друг на друга. Перья крутятся вокруг вихрем. Снова и снова налетают оба противника один на другого, раздирают друг друга клювом и шпорами - и все это без единого звука. Зато человеческое стадо вокруг кричит и завывает, и стучит, и бьется об заклад. А! Желтый выклевал белому глаз, подобрал с пола и съел его!.. Головы и шеи птиц, давно ощипанные, вытягиваются и покачиваются над туловищами, словно красные змеи. Ни на одно мгновение они не оставляют друг друга. Перья их окрашиваюся в пурпур. Едва можно различить формы: птицы кружатся, как два кровавых клубка. Желтый потерял оба глаза и сослепу зря тычет клювом вокруг себя в воздух, и каждую секунду клюв его противника раздирает ему голову. Наконец он падает. Без сопротивления, без единого крика страдания, ом позволяет противнику докончить его дело. Но это свершается не так-то скоро: белый употребляет на это пять-шесть минут, сам насмерть обессиленный ударами своего врага.