Современная идиллия :: Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович
Страница: 5 из 230 | |||
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
КАТЕГОРИИ КНИГПОСЛЕДНИЕ ОТЗЫВЫ О КНИГАХМихаил (19.04.2017 - 06:11:11) Антихрист666 (18.04.2017 - 21:05:58) Ладно, теперь поспешили вы... (18.04.2017 - 20:50:34) Роман (18.04.2017 - 18:12:26) АНДРЕЙ (18.04.2017 - 16:42:55) СЛУЧАЙНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕЗавален снегом мой балкон, 13.05.10 - 05:18 Хотите чтобы ваше произведение или ваш любимый стишок появились здесь? добавьте его! |
- И что от него осталось? Чем разрешилось облако блеска, славы и власти, которое окружало его? - Несколькими десятками анекдотов в "Русской старине", из коих в одном главную роль играет севрюжина! Вон там был сожжен знаменитый фейерверк, вот тут с этой террасы глядела на празднество залитая в золото толпа царедворцев, а вдали неслыханные массы голосов и инструментов гремели "Коль славен" под гром пушек! Где все это? Я расчувствовался, встал в позу и продекламировал; - Где стол был яств - там гроб стоит, Где пришеств раздавались клики, Надгробные там воют лики, И бледна смерть на всех глядит. Глядит на всех... Дальше не помню, но не правда ли, удивительно! - Удивительно-то удивительно, только это из оды на смерть Мещерского, и к Потемкину, следовательно, не относится, - расхолодил меня Глумов. - Все равно, это стихи Державина, которые всегда повторить приятно! Екатерина! Державин! Имена-то какие, мой друг! часто ли встретишь ты в истории такие сочетания! - Орловы! Потемкин! Румянцев! Суворов! - словно эхо, вторил мне Глумов и, став в позицию, продекламировал; Вихрь полуночный летит богатырь! Тень от чела, с посвиста - пыль! - А потом Дмитриев-Мамонов и наконец Зубов... И каждому-то умел старик Державин комплимент сказать! Под наплывом этих отрадных чувств начали мы припоминать стихи Державина, но, к удивлению, ничего не припомнили, кроме: Запасшися крестьянин хлебом, Ест добры щи и пиво пьет! {"Осень во время осады Очакова". (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)} - Да, брат, был такой крестьянин! был! - воскликнул я, подавленный нарисованною Державиным картиной. Как ни сдержан был Глумов, но на этот раз и он счел неуместным охлаждать мой восторг. - Да, брат, был, - сказал он почти сочувственно. - Было! все было! - продолжал я восклицать в восхищении, - и "добры щи" были! представь себе: "добры щи"! - Представляю, но все-таки не могу не сказать: восхищаться ты можешь, но с таким расчетом, чтобы восхищение прошлым не могло служить поводом для превратных толкований в смысле укора настоящему! И с этим замечанием я должен был согласиться. Да, и восторги нужно соразмерять, то есть ни в каком случае не сосредоточивать их на одной какой-нибудь точке, но распределять на возможно большее количество точек. Нужды нет, что, вследствие этого распределения, восторг сделается более умеренным, но зато он все точки равно осветит и от каждой получит дань похвалы и поощрения. Поэты старого доброго времени очень тонко это понимали и потому, ни на ком исключительно не останавливаясь и никого не обижая, всем подносили посильные комплименты. Мы повернули назад, прихватили Песков, и когда поравнялись с одним одноэтажным деревянным домиком, то я сказал: - Вот в этом самом доме цензор Красовский родился! - Врешь? Я соврал действительно; но так как срок, в течение которого мне предстояло "годить", не был определен, то надо же было как-нибудь время проводить! Поэтому я не только не сознался, но и продолжал стоять на своем. - Верно, что тут! - упорствовал я, - мне Тряпичкин сказывал. Он, брат, нынче фельетоны-то бросил, за исторические исследования принялся! Уваровскую премию надеется получить! Тут родился! тут! Постояли, полюбовались, вспомнили, как у покойного всю жизнь живот болел, наконец, - махнули рукой и пошли по Лиговке. Долго ничего замечательного не было, но вдруг мои глаза ухитрились отыскать знакомый дом. - Вот в этом самом доме собрания библиографов бывают, - сказал я. - Когда? - Собираются они по ночам и в величайшем секрете: боятся, чтоб полиция не накрыла. - Их-то? - Да, брат, и их! - Вообще человечество все... - Ты бывал на этих собраниях? - Был однажды. При мне "Черную шаль" Пушкина библиографической разработке подвергали. Они, брат, ее в двух томах с комментариями хотят издавать. - Вот бы где "годить"-то хорошо! Туда бы забраться, да там все время и переждать! - Да, хорошо бы. При мне в течение трех часов только два первые стиха обработали. Вот видишь, обыкновенно мы так читаем: Гляжу я безмолвно на черную шаль, И хладную душу терзает печаль... А у Оленина (1831 г. in 8-vo) последний стих так напечатан; И _г_лад_к_ую душу _д_ерзает печаль... Вот они и остановились в недоумении. Три партии образовались. |
ИНТЕРЕСНОЕ О ЛИТЕРАТУРЕ
ТОП 20 КНИГ
ТОП 20 АВТОРОВ
| ||||||||||||
|